Подпишитесь на
наши новости

Добро пожаловать! в Вконтакте и в Facebook

Мы рады вас видеть в Вконтакте и в Facebook ! присоединяйтесь и будьте в курсе последних событий

Прошла 1ая Конференция Медиажурнала "Психотерапия в России" #psy2016 #акта #психотерапия и Психотерапевтическое действие "АКТА: was ist das?" Конференция приурочена к 25-летнему Юбилею Санкт-Петербургского государственного института психологии и социальной работы (СПбГИПСР) и 4-летию Медиажурнала Санкт-Петербург, СПбГИПСР, 02—04 декабря 2016 года

все новости...

Глава из книги "Аналитико-катартическая терапия эмоциональных нарушений". СПб.: СпецЛит., 2014

Александров А.А. , Александров, Артур Александрович. Аналитико-катартическая терапия эмоциональных нарушений. СПб.: Спец.Лит., 2014- 231 с.

ГЛАВА 5. РАБОТА С СИМВОЛИЧЕСКИМ ОБРАЗОМ «Я».

В гештальт-терапии часто используется имагинативная техника с выявлением проекций.

Пациенту предлагается, отождествившись с каким-либо объектом, описать себя в характеристиках этого объекта. Описывая объект, вместо «он» следует говорить «я».

Дж. Энрайт (1994)приводит пример женщины, которая отождествив себя с потолочным светильником, поражается, слыша, как сама она говорит: «Я очень старомодна и обвешана бесполезными украшениями…. Мне приходится выдерживать тяжелый груз».

Эта техника способствует «расширению осознания» и выявляет потенциал креативности, спонтанности, искренности пациента и его способности к риску.

В аналитико-катартической терапии эта техника используется в процессе беседы-дискуссии каждый раз, когда пациент использует в своей речи ту или иную метафору (аллегорию).

Поскольку аналитико-катартическая терапия позиционирует себя с в качестве конфликт-центрированного подхода, в ее задачу входит не столько «расширение осознания», сколько выявление зоны конфликтных отношений пациента. С этой целью нами используется модифицированный вариант этой техники, который применяется на начальном этапе психотерапии, выполняя функцию предварительной диагностики, пробного пилотажного исследования неосознаваемых конфликтов и комплексов пациента.

После короткого интервью пациенту предлагается выразить особенности своей личности в обобщенной символической форме — в форме «символического образа Я». Наиболее часто в качестве символов «Я» выступают звери, птицы, растения. После этого пациенту предлагается отождествить себя с этим существом и произнести монолог от первого лица.

Проработка символ-образа (это может быть метафора, аллегория) служит преамбулой к психотерапевтическому процессу, поскольку в этом образе в свернутом виде (в виде «сгустка») отражена проблема пациента, которая, однако, не вполне доступна для осознания в силу работы механизмов психологической защиты. В лучшем случае пациент различает лишь неясные ее очертания, которые становятся более рельефными в процессе проработки образа.

Работа с символическим образом «Я» имеет не столько терапевтическое значение (хотя и это не исключается), сколько диагностическое: в образе намечена линия психоаналитической работы.

Х. Лейнер (1980) в процессе работы с «кататимными образными переживаниями», открыл ряд психодинамических феноменов. Это: фиксированные образы как проекции «ядер конфликта»; фокусирование на релевантных проблемах; функциональное единство воображения и интрапсихического конфликта.

Необходимым условием успешной проработки символ-образа «Я» является способность испытуемого к перевоплощению и спонтанность. Подчеркнем, что это не рассказ об объекте идентификации, который рассматривается со стороны, а «взгляд изнутри», спонтанный поток мыслей, чувств, переживаний «здесь-и-сейчас». Прекрасным примером такого перевоплощения служит Грегор Замза — герой рассказа Кафки «Превращение». Однажды утром, проснувшись после беспокойного сна, Грегор Замза обнаруживает, что он превратился в огромное мерзкое насекомое…

Проработка пациентом символического образа «Я» уподобляется созданию писателем или деятелем искусства «художественного образа».

Помня о том, что психотерапия — отчасти искусство, обратимся к исследованиям художественного образа в искусствоведении, в частности к книге Ю. Б. Борева «Эстетика» (2002). Художественный образ — пишет автор — это иносказательная, метафорическая мысль, раскрывающая одно явление через другое. Художник как бы сталкивает явления друг с другом и высекает искры, освещающие жизнь новым светом». Нами выделены последние слова, поскольку в них, собственно говоря, заключен механизм катарсиса.

В качестве примера автор приводит древнеегипетского сфинкса — человекольва.

Это не лев и не человек, а человек, представленный через льва, и лев, понятый через человека. Все «львиное» в человеке и все «человеческое» во льве так воссоединены, что возникает новое существо, неизвестное природе, но помогающее человеку познать и природу, и самого себя.

Через причудливое сочетание человека и царя зверей раскрывается вся царственная мощь человека, его реальное господство над миром. Логическое мышление устанавливает иерархию, соподчиненность явлений. В образе раскрывается один предмет через другой, сопоставляются два равных самостоятельных явления. В этом и состоит суть художественной мысли: она не навязывается извне предметам мира, а органически вытекает из их сопоставления, из их взаимодействия.

«Образ всегда соединяет на первый взгляд несоединимое и благодаря этому раскрывает какие-то доселе неизвестные стороны и отношения реальных явлений (выделено нами). С. В. Образцов пишет: «Девушка... поет что-то грустное. Про одинокую рябину. Про настоящую? Нет. Про девушку, у которой нет любви... «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться, я б тогда не стала гнуться и качаться...» Так про что же песня? Про девушку. А рябина при чем? Разве настоящей девушке дуб нужен? Совсем ни к чему! Значит, песня про неправду? Нет. Про правду. Про невероятную правду. Про правду искусства...» (Бореев Ю. Б., 2002).

Художественный образ обладает рядом характеристик, из которого мы выделим те, которые имеют непосредственное отношение к психодраме. Это: самодвижение, многозначность и недосказанность.

Самодвижение. У художественного образа есть своя логика, он развивается по своим внутренним законам, и нарушать эти законы нельзя. Художник дает направление «полету» образа, но, задав это направление, он не может ничего изменить, не совершая насилия над художественной правдой. Жизненный материал, который лежит в основе произведения, ведет за собой, и художник порой приходит совсем не к тому выводу, к которому он стремился. Внутренняя установка Л. Н. Толстого заставляла его быть на стороне Каренина, но логика реалистического художественного мышления привела автора «Анны Карениной» к таким результатам, о которых он первоначально не думал. У А. С. Пушкина в «Евгении Онегине» Татьяна «неожиданно» для автора вышла замуж. Эмма Бовари «неожиданно» для Г. Флобера решила отравиться. В этом тоже проявилась самодвижущаяся логика характера. Для И. С. Тургенева, например, были неожиданны те идейные выводы, которые нес в себе Базаров, и вся проблематика «Отцов и детей». Автор был на стороне «отцов», а неумолимая логика реалистического образа направляла его перо в иную сторону, и идейный баланс произведения оказался в пользу «детей». Герои и героини произведений начинают действовать самостоятельно, по своей внутренней логике...» (Бореев Ю. Б., 2002).

В аналитико-катартической терапии прорыв к осознанию происходит только благодаря этому механизму — самодвижению образа. «Внутренняя логика образа» есть не что иное, как «динамика бессознательного»: неосознанные мотивы «изнутри» направляют движение мысли.

В символ-образе содержится информация из «бессознательного» пациента. Знание не просто присутствует, оно присутствует в довербальной образной символической форме. Это — подсказка, в каком направлении идти к осознанию. Часто испытуемый произносит «правильные» слова, но смысл их не вполне доходит до его сознания в силу психологической защиты. В «диалогах» пациента терапевт, хотя и задает направление поиска, подчиняется неумолимой логике развития «сценария», заложенного в психологической драме пациента. Было бы точнее сказать, что психотерапевт не столько задает направление, сколько дает лишь стимул, толчок к самодвижению. В «монологе» пациент также не направляет движение, если, конечно, речь не идет о «просчитывании», направление задается символом-образом; суть проработки состоит в раскрытии значения этого символа.

Ниже приводится пример проработки участницей группы символ-образа «кошка». Приступая к работе, она предполагала иное раскрытие образа, однако, к ее удивлению развитие «неожиданно» пошло по иному руслу, подчиняясь неосознанной внутренней логике, логике образа.

Многозначность и недосказанность. Если в научно-логической мысли все четко и однозначно, то образная мысль многозначна. Художественный образ так же глубок и богат по своему значению и смыслу, как сама жизнь. Один из аспектов многозначности образа — недосказанность. Э. Хемингуэй сравнивал художественное произведение с айсбергом. Лишь небольшая часть его видна на поверхности, главное и существенное спрятано под водой. Именно это делает читателя активным, а сам процесс восприятия произведения превращает в сотворчество. Художник заставляет читателя, зрителя додумывать, дорисовывать. Однако это не домысел произвола. Воспринимающему дан исходный импульс для раздумий, ему задается определенное эмоциональное состояние и программа переработки полученной информации, но за ним сохранены и свобода воли, и простор для творческой фантазии.

Недосказанность образа, стимулирующая мысль читателя, зрителя, с особой силой проявляется в принципе non finita (отсутствие концовки, незаконченность произведения). Великий образ всегда образ многоплановый, в нем бездна смысла, раскрывающаяся в веках. Когда у Гёте спрашивали, какова идея «Фауста», поэт отвечал, что не может выразить идею в формуле. Для раскрытия идеи «Фауста» нужно было бы снова написать это произведение. Образ — целая система мыслей (Бореев Ю. Б., 2002).

В аналитико-катартической терапии при работе с символическим образом «Я» не следует добиваться от пациента «полной» ясности: нельзя требовать от пациента больше того, на что он способен в данный момент. Образ представляет собой целостный гештальт и цель не в том, чтобы «целое» разложить на части и каждую из них как-то обозначить. Это не работа по завершению незавершенных ситуаций. Именно многозначность и недосказанность образа способствуют целостному интуитивному пониманию терапевтом проблемы пациента, скорее на эмоциональном, чем на интеллектуальном уровне. Здесь вполне уместен афоризм Ф. И. Тютчева: «мысль изреченная есть ложь». Только такое «интуитивное», не вербализованное понимание терапевтом проблемы пациента создает условия для формирования сочувствующих, аутентичных терапевтических отношений.

Психотерапия подобна двуликому Янусу: одной стороной она смотрит в сторону науки, другой — в сторону искусства. Она изъясняется на двух языках: на языке логики и на языке художественного мышления. Само это обстоятельство отражается в названии аналитико-катартической терапии, в котором научный анализ сочетается с художественными (драматическими) методами психологического воздействия.

Современное искусствоведение следующим образом обосновывает взаимное обогащение этих языков. Образ и переводим и непереводим на язык логики. Он непереводим потому, что при анализе остается «сверхсмысловой остаток». Он переводим потому, что, глубже и глубже проникая в суть произведения, можно все полнее, всестороннее выявлять его внутренний смысл. Образ соответствует сложности, эстетическому богатству и многогранности самой жизни, и отношение критического анализа к образу есть процесс бесконечного приближения и углубления (Бореев Ю. Б., 2002).

Приводим примеры работы с символическим образом «Я».

«Кедр». Участник семинара

Протагонист. Я кедр. У меня раскидистая густая крона. Ветви переплетены, запутаны. У меня крепкий ствол. Я расту в одиночестве, в стороне от других деревьев. На мне много ценных плодов — орехов. Мои плоды очень полезны, они нужны людям, зверям и птицам. Все!

Терапевт. Итак, «мои плоды очень нужны и полезны людям!»

Протагонист. Да! Но есть люди, которые по-варварски относятся ко мне. Их прельщают мои плоды, и ради нескольких кедровых шишек они готовы сгубить меня — подрезать пилами и свалить. (Говорит с нотками возмущения.) Все!

Терапевт. Что ты чувствуешь?

Протагонист. Я вспотел… Мне кажется, я говорил что-то важное для себя. Все, что я говорил, имеет отношение ко мне. Я не ожидал этого.

Терапевт. Ты хотел бы пойти дальше, продолжить монолог? Скажи этим людям, что ты о них думаешь, вырази свое отношение к ним.

Протагонист. Вы гнусные, мерзкие типы! У вас нет ничего святого!

Терапевт. Приглядись к ним внимательно. Нет ли среди них знакомого лица? Чье это лицо?

Протагонист (вдруг, с удивлением, неожиданно для себя). Это мой бывший начальник! Я был у него в подчинении несколько лет назад!

Терапевт (ставит напротив стул). Здесь, напротив тебя сидит твой начальник. Скажи ему все, что накипело.

Протагонист (на лице гримаса презрения, отвращения). Ты сделал все, чтобы раздавить меня. Ты клеветал, компрометировал меня, старался всячески меня притеснять. Все это из зависти ко мне. Но у тебя все равно ничего не вышло. Хоть ты и оттеснял меня, но это формально… Люди все равно шли ко мне, они ценили меня как специалиста выше, чем тебя. Все твои гадости не могли мне повредить… Все! (После короткой паузы.) Ты никого не любишь, ты всем приносишь несчастья. Ты сделал несчастной свою жену. Всем ты ненавистен. Никому нет радости.

Терапевт. Скажи своему начальнику, чему он завидует?

Протагонист. Ты завидуешь мне. У меня есть семья, дети, а у тебя ничего нет. Тебя никто не любит, ты никому не нужен!

Терапевт.Теперь займи стул начальника, перевоплотись в него и ответь за него.

Протагонист (садится вальяжно, в позе появляется уверенность, говорит с нотками превосходства). Меня нисколько не трогает, что ты тут говоришь! Я делал, и буду делать свое! Ты меня мало волнуешь. Я всегда добиваюсь своего, и живу так, как мне нужно. Если мне кто-то мешает, я его просто убираю со своего пути.

Терапевт. Теперь вернись на свое место и ответь.

Протагонист (пересаживается, вновь принимает неуверенную, защитную позу). Говорить с ним бесполезно — его не проймешь!

Терапевт. На каком стуле ты чувствовал себя комфортнее?

Протагонист (без колебаний показывает на стул начальника).

Терапевт. Тебе это не кажется странным? Ведь он завидует тебе, а тебе удобнее в его кресле!?

Протагонист. Так ведь он начальник! (Меняется в лице, как будто прояснение.)

Терапевт. Что ты чувствуешь?

Протагонист. Какое-то смятение. Надо разобраться… Много наговорил, что-то важное…

Комментарий. Работа с символическим образом вызвала актуализацию сильных переживаний пациента, сопровождающихся выраженными вегетативными реакциями.

Протагонист не осознает значение символов, но интуитивно понимает, что в них отражаются его внутренние проблемы. Знание присутствует в нем (в области фона), но не открыто для осознания (не перемещается в область фигуры). Проблема заявляет о себе языком символов. Символику его образов можно интерпретировать как в плоскости профессионально-социальных отношений, так и сексуальных отношений, учитывая наличие признаков так называемого «кастрационного комплекса». В любом случае в метафоре протагониста отражается внутреннее противоречие: притязания на силу, победу над противниками в конкурентной борьбе, достижение высокого положения в обществе вследствие признания окружающими его заслуг приходят в столкновение с чувством страха быть низвергнутым, потерпеть фиаско, обнаружить свою слабость.

Дальнейшая работа с образом приводит к актуализации незавершенной в прошлом ситуации — конфликта с бывшим начальником, которого протагонист обвиняет в «подсиживании» из-за зависти к его успехам в профессиональной деятельности.

Отождествляясь с начальником, протагонист раскрывает свои тайные неосознанные мотивы — стремление к жесткой авторитарной власти. Осознанию этого мотива препятствует психологическая защита в виде проекции. С целью ослабления защиты терапевт прибегает к конфронтации: он обращает внимание протагониста на рассогласованность между его заявлениями о том, что начальник завидует ему и ощущениями психологического и телесного комфорта, которые он испытывает, сидя в кресле начальника. Его реплика на конфронтацию — «Так ведь он начальник!» — окончательно изобличает его тайные желания, одновременно являясь и «проблеском» осознания. Подтверждением проекции служит также и «язык тела» протагониста: его поза, жесты, мимика, модуляции голоса и пр. Неподвластные контролю его сознания, они, выражая его подлинные неосознанные отношения, меняются на диаметрально противоположные в зависимости от объекта отождествления: олицетворяя приниженность, неуверенность, защитное поведение, когда протагонист отождествляется с самим собою, и уверенность, вальяжность, силу и превосходство, когда он отождествляется с начальником.

Таким образом, вскрывается внутренний конфликт протагониста — конфликт в сфере достижений. Можно предположить и иного рода конфликт — в сфере семейно-сексуальных отношений, принимая во внимание возможность интерпретации символики с позиций сексуальных значений.

Настораживает неожиданный и не вполне уместный выпад протагониста против начальника по поводу его неудачной семейной жизни. Не выставляет ли протагонист свои успехи в семейной жизни в качестве компенсации неудач на профессиональной ниве? И все ли так благополучно в его личной жизни? Ведь по ходу действия выясняется, что все радости семейного очага протагонист готов променять на кресло начальника, которому он завидует.

В какой степени этот «эксперимент» приблизил протагониста к пониманию своей проблематики? Ответа нет, но есть надежда на «дозревание». Если бы речь шла о психологическом консультировании, то данная «встреча» служила бы завязкой для более глубокого анализа проблем пациента: ведь главные вопросы прозвучали, работа с символическим образом выполнила, по меньшей мере, свою диагностическую роль.