Аналитико-катартическая
терапия Александрова (АКТА)
Подпишитесь на
наши новости
Мы рады вас видеть в Вконтакте и в Facebook ! присоединяйтесь и будьте в курсе последних событий
Прошла 1ая Конференция Медиажурнала "Психотерапия в России" #psy2016 #акта #психотерапия и Психотерапевтическое действие "АКТА: was ist das?" Конференция приурочена к 25-летнему Юбилею Санкт-Петербургского государственного института психологии и социальной работы (СПбГИПСР) и 4-летию Медиажурнала Санкт-Петербург, СПбГИПСР, 02—04 декабря 2016 года

Аналитико-катартическая терапия: от теории к практике. Учебное пособие

Министерство здравоохранения и социального развития

Российской Федерации

Государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

Северо-Западный государственный медицинский университет

имени И. И. Мечникова

(ГБОУ ВПО СЗГМУ Росздрава)

А. А. Александров

АНАЛИТИКО-КАТАРТИЧЕСКАЯ ТЕРАПИЯ:

ОТ ТЕОРИИ К ПРАКТИКЕ

Учебное пособие

2-е издание дополненное

Санкт-Петербург

Издательство СЗГМУ им. И. И. Мечникова
2012

УДК 159.964.222:615.851

ББК 88:53.57

А 46

Автор:
Александров Артур Александровичпрофессор кафедры психологии и педагогики СЗГМУ им. И. И. Мечникова, д-р мед. наук, профессор
Рецензент: зав. кафедрой детской психиатрии, психотерапии и клинической психологии, д-р мед. наук, проф. Э. Г. Эйдемиллер

С целью повышения эффективности и сокращения сроков лечения автором разработана краткосрочная модель патогенетической психотерапии, сочетающая каузальный и феноменологический подходы – «аналитико-катартическая терапия» (АКТА - аналитико-катартическая терапия Александрова). Психогенетический анализ жизни пациента, его личности и патогенной ситуации дополняется использованием технологий, основанных на катарсисе: элементов психодрамы, гештальт-терапии и личностно-центрированной терапии Роджерса. Рассказы пациента о конфликтных ситуациях трансформируются в действие с непосредственным переживанием «здесь и сейчас».

Ключевые слова: краткосрочная психотерапия, патогенетическая психотерапия, гештальт-терапия, психодрама, интеграция методов, аналитико-катартическая терапия (АКТА).

Утверждено в качестве учебного пособия

Методическим советом

СЗГМУ им. И. И. Мечникова Росздрава

Протокол № 8 от 16 марта 2011 г.

© Александров А. А., 2011

© Александров А. А., 2012

© СПбМАПО, оформление, 2011

Подписано в печать Формат бумаги 60х84

Бумага офсетная. Уч.-изд. л. Усл. печ. л.

Тираж 500 экз. Заказ №

Предисловие

Аналитико-катартическая терапия (АКТА − аналитико-катартическая терапия Александрова) сформировалась в результате дальнейшего развития метода патогенетической терапии В. Н. Мясищева. Патогенетическая психотерапия − это оригинальный вариант конфликтцентрированной психотерапии, сильная сторона которой в ее тяготении к академической психологии, нейрофизиологии и другим научным подходам к изучению человека. Слабой же стороной патогенетической психотерапии являлось недостаточная разработанность ее метода. С начала 70-х годов патогенетическая психотерапия получила «второе дыхание» благодаря широкому использованию групповой психотерапии. На основе опыта практической работы и научных исследований были более четко и конкретно сформулированы основные теоретические положения этой психотерапевтической системы, прежде всего, ее цели, задачи и механизмы лечебного действия. В результате на основе патогенетической психотерапии сформировалось новое самостоятельное направление психотерапии − личностно-ориентированная (реконструктивная) психотерапия Карвасарского, Исуриной, Ташлыкова» (2000).

Вместе с интеграцией групповой динамики начался постепенный процесс интеграции отечественной психотерапии в Западную психологию и психотерапию, особенно интенсивный с начала 90-х годов. Именно на этом пути формировалась аналитико-катартическая терапия – второе направление, возникшее на основе метода патогенетической психотерапии. АКТА возникла из практики использования методов «здесь и сейчас» в процессе групповой психотерапии (а затем и индивидуальной) пациентов отделения неврозов и психотерапии Психоневрологического Института им. В. М. Бехтерева, а также многолетней практики семинаров, мастер-классов и групп, условно называемых группами «личностного роста», проводимых со студентами, психологами и врачами. Первая публикация под названием «Интеграция принципов и методов гештальт-терапии в систему личностно- ориентированной (реконструктивной) психотерапии» относится к 1992 году. Обобщение более чем двадцатилетнего практического опыта и осмысление его с теоретических позиций современной психотерапии подвели к пониманию того, что разрабатываемая модель психотерапии, которая прежде позиционировалась как «интегративная модель патогенетической психотерапии», может рассматриваться в качестве самостоятельного метода психотерапии, нацеленного на интеграцию когнитивного, эмоционального и поведенческого аспектов отношений у больных неврозами и условно здоровых лиц, отягченных психологическими проблемами. Теоретическим фундаментом аналитико-катартической терапии, так же как и личностно-ориентированной (реконструктивной) психотерапии Карвасарского, Исуриной, Ташлыкова, является психология отношений В. Н. Мясищева и разработанная на ее основе концепция невроза. Сам же метод патогенетической психотерапии В. Н. Мясищева, который создавался при активном участии Е. К. Яковлевой и Р. А. Зачепицкого, следует рассматривать в историческом контексте как первоначальную версию психотерапии, основанной на психологии отношений.

Включение в патогенетическую психотерапию психодраматических техник и элементов гештальт-терапии преобразует ее аналитический метод в аналитико-катартический, что придает ему новое качество. Катарсис рассматривается при этом как метод, который при соблюдении ряда условий, коротким путем ведет к осознанию. Этот метод приводит в движение несколько неразрывно связанных между собой лечебных механизмов − абреакцию, кларификацию, «ага-переживание», − которые в свою очередь способствуют вызыванию личностных изменений.

В контексте психотерапии следует различать переживание как продолжительный и в значительной степени неосознаваемый психический процесс и его завершение в виде ага-переживания как внезапного (в виде озарения) осознания сущности психологической проблемы. Сбор анамнеза в процессе бесед-дискуссий с анализом жизни, личности и патогенной ситуации пациента можно рассматривать отчасти как подготовительный этап психотерапии – этап количественного накопления информации, необходимой для изменений, как подготовка к качественному прорыву на более высокий уровень самосознания. На этом «фоне» в виде «фигур» применяются катартические техники, приводящие к ага-переживанию. В этих беседах затрагиваются «болезненные точки», конфронтация пациента с которыми приводит к актуализации переживаний и интенсивной интроспекции. Пациенту не разъясняют, в чем суть его проблемы, ему лишь указывают на эти болезненные точки. Он близок к осознанию, но еще полон внутренних противоречий, сомнений, еще сопротивляется, цепляясь за уже пошатнувшийся и надтреснувший образ своего «Я»: он в смятении, нерешительности, подавлен, одним словом, испытывает состояние глубокого душевного кризиса. Применяемые на этом фоне катартические техники действуют подобно «шокотерапии», однако «прорыв» к новому восприятию реальности возможен лишь при условии достижения необходимой степени «зрелости» пациента. «Бесполезно трясти дерево, пока плод не созрел». Более или менее длительный подготовительный этап призван способствовать процессу «созревания».

При проведении патогенетического анализа понимание больным причины развития у него заболевания часто достигалось за счет удлинения сроков лечения, а также применения «осторожной» (в виде предположения) интерпретации. При аналитико-катартической терапии, целенаправленно используя катартические механизмы лечебного действия с помощью специально предназначенных для этого технических приемов, добиваются сокращения сроков лечения, не прибегая при этом к интерпретации.

Патогенетическая психотерапия

Общие положения

Основные положения патогенетической психотерапии были сформулированы на основе «психологии отношений» В. Н. Мясищевым в 30-40-х гг. прошлого века. Одним из фундаментальных положений последней явилось понимание личности как системы отношений индивида с окружающей социальной средой. Главная характеристика личности, по В. Н. Мясищеву (1960), − система ее отношений, прежде всего отношений с людьми, формирующихся в онтогенезе в определенных социально-исторических, экономических и бытовых условиях на базе физиологической деятельности мозга. Отношения характеризуют степень интереса, интенсивность эмоций, желания и потребности, поэтому они и являются движущей силой личности. Личность проявляется в разных областях, и прежде всего в социальных отношениях и взаимоотношениях, отношениях в семье, на производстве, к труду и др. В структуре отношений особенно важным является отношение человека к самому себе. Значимость последнего определяется тем, что отношение к себе − один из компонентов самосознания (самосознание: самопонимание, самооценка, саморегуляция) − обеспечивает целостность системы отношений личности.

Психология отношений, являясь специфической концепцией личности, имеет существенное значение при исследовании проблем нормального и патологического формирования личности, происхождения болезней и механизмов их развития, особенностей их клинических проявлений, лечения и предупреждения.

Патогенной основой различных форм неврозов, согласно представлениям В. Н. Мясищева, являются противоречия в тенденциях и возможностях личности, с одной стороны, в требованиях и возможностях, которые ей предъявляет действительность, − с другой. Невротические расстройства могут возникать в тех случаях, когда жизненные обстоятельства затрагивают обобщенные, особо значимые, эмоционально насыщенные отношения личности, занимающие центральное место в системе ее отношений к действительности. Индивидуальные особенности таких отношений обусловливают ее невыносливость в той или иной ситуации. В. Н. Мясищевым и его сотрудниками были уточнены типичные черты личности, предрасполагающие к различным формам неврозов: почвой для истерии служит столкновение стремлений эгоцентрической личности с требованиями действительности; неврастения развивается при непосильных требованиях личности к себе, не противоречащих общественным нормам; невроз навязчивых состояний возникает у личности, не способной разрешить свои внутренние противоречия, обычно в ситуации, требующей выбора в вопросах этики. В каждом конкретном случае патогенное противоречие имеет индивидуальное, конкретное содержание, выявление которого очень важно для психотерапии.

Излагая концепцию невроза, Мясищев дает следующее обобщение (1960). Невроз рассматривается как психогенное заболевание, в основе которого лежит неудачно, нерационально и непродуктивно разрешаемое личностью противоречие между нею и значимыми для нее сторонами действительности, вызывающее болезненно тягостные для нее переживания: неудачи в жизненной борьбе, неудовлетворение потребностей, недостигнутой цели, невосполнимой потери. Неумение найти рациональный и продуктивный выход влечет за собой психическую и физиологическую дезорганизацию личности. Мясищев подчеркивает, что противоречие само по себе не создает невроза; необходимым условием является нерациональное и непродуктивное его разрешение, субъективный, иррациональный, связанный с повышением аффективности способ переработки. Аффективное напряжение в свою очередь не представляет еще невроза, но тогда, когда оно дезорганизует психическую и соматическую деятельность, мы имеем дело с болезнью − с неврозом.

Метод (процедура): общие рекомендации

Основной задачей патогенетической психотерапии является выяснение жизненных отношений, сыгравших патогенную роль, лишивших данную личность способности адекватно переработать сложившуюся ситуацию и вызвавших перенапряжение и дезорганизацию нервной деятельности.

Общие рекомендации для проведения индивидуальной патогенетической психотерапии приводятся Е. К. Яковлевой (1958), В. Н. Мясищевым (1966), Р. А. Зачепицким (1973), Б. Д. Карвасарским (1980,1985), а также в методических рекомендациях сотрудников отделения неврозов и психотерапии Психоневрологического института им. В. М. Бехтерева [Г. Л. Исурина, Б. Д. Карвасарский и др.,1989].

Ведущим психотерапевтическим лечением неврозов является метод перестройки отношений. Этот метод В. Н. Мясищевым и сотр. назывался «глубокой психотерапией». Он дает возможность выяснить не только причины заболевания, известные пациенту, но и те из них, связь которых с имеющимися у него невротическими симптомами ему не ясна. Последнее хорошо понимал великий физиолог И. П. Павлов. На одной из клинических сред он говорил: «Может случиться, что и сам больной своей навязчивости не знает, позабыл или не догадался об этой связи... Связь существует, а как взялась − неизвестно». Поэтому основная задача психотерапии должна быть направлена на выяснение источников невротического состояния.

Психотерапия начинается с бесед терапевта с пациентом, нацеленных на выяснение его жизненной истории, истории развития заболевания, особенностей личности пациента, его отношений к окружающей действительности − к родным, семье, школе, товарищам, работе и т.п. Во время бесед с пациентом от внимания терапевта не должно ускользать ни одно замечание пациента, ни одно сообщение его о казалось бы незначительном факте, реакция на него пациента. Такое детальное выяснение биографических данных помогает терапевту путем сопоставления событий в жизни пациента с характером его реакций на них выяснять особенность сформировавшихся у него отношений, которыми и была обусловлена неправильная переработка внешних воздействий, послуживших толчком для развития заболевания. Таким образом постепенно раскрываются особенности патогенеза заболевания и источник возникновения невротических симптомов. Причем основные моменты, приводящие к раскрытию генеза заболевания, становятся понятными не сразу после сообщения пациентом детальных анамнестических сведений, а выясняются обычно постепенно в процессе длительной работы с пациентом.

Но одного понимания генеза терапевтом еще не является достаточным. Очень важно добиться понимания его самим пациентом. Необходимо помочь пациенту самому разобраться в причинах патогенных переживаний, возникших у него благодаря неправильно сложившимся отношениям, которые мешали разрешению встретившихся трудностей. Важным условием успеха психотерапии является установление контакта терапевта с пациентом, положительное эмоциональное отношение пациента к процессу терапии. Терапевт проявляет большую доброжелательность к пациенту, искреннее участие в нем, заинтересованность в его излечении при беспристрастном объективном подходе к разбору причин его заболевания. Такое отношение быстро оценивается пациентом, располагает его к лечению, создает доверие и вызывает на откровенность. Вместе с тем, излишнее внимание, заласкивание пациента, так же как и неровное к нему отношение, проявление неискренности, торопливости, приводят к замыканию его, к внешнему, формальному контакту. При пассивном отношении пациента к психотерапии утрачивается возможность раскрытия причин невроза. Эти отрицательные моменты препятствуют успеху психотерапии.

При завоевании терапевтом расположения пациента, благодаря правильному пониманию его переживаний, растет авторитет терапевта, доверие к нему и развивается все более активное участие самого пациента в совместном критическом разборе жизненных отношений и обстоятельств. С этого момента, когда пациент начинает понимать причины развившегося у него невроза, он начинает все более раскрываться: сообщать о себе много новых существенных биографических данных, о которых раньше умалчивал из-за того, что считал их ненужными, не имеющими значения, либо из чувства неудобства, стыда, нежелания показать себя перед терапевтом в невыгодном свете. Такие дополнительные сведения обычно указывают на осознание пациентом своих неправильных реакций, сыгравших значительную роль в патогенезе заболевания.

В процессе патогенетической психотерапии отмечается определенная последовательность в формах поведения терапевта. При первой встрече с пациентом терапевт минимально активен, не директивен, способствует искреннему раскрытию эмоциональных переживаний пациента, созданию доверительного контакта. Затем, увеличивая свою активность, терапевт приступает к выяснению «внутренней картины болезни», к вербализации пациентом всех его представлений, связанных с пониманием болезни, ожиданий от лечения и перспектив выздоровления.

Проводя коррекцию «концепции» болезни у пациента, терапевт обсуждает с ним данные его обследований, убеждает, что причины невроза кроются не в органических изменениях, помогает уловить связь эмоциональных факторов с симптоматикой. В этот период врач предоставляет пациенту соответствующую информацию и выступает преимущественно в роли эксперта. После уяснения пациентом связи между симптоматикой и провоцирующими патогенными ситуациями в содержании бесед происходят существенные изменения. Их предметом становятся уже не симптомы, а психологические проблемы, переживания и отношения пациента.

В процессе такого обсуждения в сознании пациента постепенно выстраивается определенная последовательность из различных звеньев новой концепции болезни: симптоматика − эмоциональные факторы или патогенные ситуации − личностные позиции или отношения − невротический конфликт − потребности или мотивы. Взаимоотношения с пациентом углубляются, терапевт становится помощником в интенсивной работе пациента над его внутренним миром. На заключительном этапе психотерапии терапевт вновь увеличивает свою активность в испытании и закреплении пациентом новых способов переживания и поведения.

На всех этапах терапии осуществляется два взаимосвязанных психологических процесса − осознание и реконструкция системы отношений. Осознание (инсайт) заключается в понимании пациентом истинных источников собственных невротических расстройств. Реконструкция отношений личности состоит в коррекции нарушенных и выработке новых, адаптивных отношений.

Что же должен осознать пациент в процессе патогенетической психотерапии? Пациент должен осознать связи между способами реагирования в определенных жизненных обстоятельствах, нарушенными значимыми его отношениями и возникновением невроза. Терапевт выступает здесь в роли проводника в познании пациентом внутреннего мира собственной личности. Он пытается расширить у пациента область осознаваемого, помогает уяснить причинно-следственные связи, породившие невроз, вербализовать его смутные переживания и уточнить те соотношения, которые сам пациент прежде не соединял в своем сознании. Важно натолкнуть пациента на связывающие звенья между различными аспектами его поведения и эмоциональными особенностями, раскрывающие уязвимые точки его личности. Полезным приемом в этом процессе является привлечение внимания пациента к возможным аналогиям его эмоциональных отношений с терапевтом и отношений со значимыми лицами в его жизни.

Самое главное и самое трудное при обсуждениях заключается в том, чтобы помочь пациенту понять, что его невроз был вызван не только обстоятельствами жизни и внешними конфликтами, а внутренним конфликтом, в основе которого лежат неадекватные отношения, вследствие которых он не способен разрешить свои трудности. Конфликт же сопровождается эмоциональным напряжением, дезорганизующим сомато-нервно-психическое функционирование пациента и вызывающим тем самым соответствующую симптоматику. Именно эти взаимосвязи и помогает терапевт пациенту осознать.

Как указывает Б. Д. Карвасарский, осознание психологических механизмов болезни отнюдь не является чисто рациональным, познавательным процессом: в него обязательно должны быть включены достаточно значимые эмоциональные переживания, которые и делают возможной необходимую перестройку личности на основе положительных внутренних ресурсов. Рациональное, интеллектуальное понимание пациентом своих невротических проблем и их причин само по себе малодейственно и к необходимым переменам в личности пациента не приводит. Процесс осознания должен быть эмоционально насыщенным в своей сущности.

Глубина осознания может быть различной. Первый уровень отражает понимание пациентом своего неправильного поведения, в частности в условиях патогенной ситуации. Это осознание может появиться в обстановке откровенного общения с другими пациентами, медперсоналом и психотерапевтом. Второй уровень отражает осознание пациентом тех неадекватных отношений (в самооценке, отношении к другим людям и к окружающему миру), которые лежат в основе его неправильного поведения. На этом уровне понимания пациент не только видит неправильность своего поведения в прошлом, но и понимает, почему он вел себя таким образом. Третий уровень отражает понимание пациентом происхождения своего невроза, осознание истоков неадекватности своей системы отношений, что достигается посредством анализа жизненной истории пациента, начиная с детского возраста, условий его воспитания.

Причиной развития невротических состояний является не столько наличие внешних и внутренних конфликтов, сколько неспособность личности решать эти конфликты. Задача психотерапии состоит в том, чтобы сделать личность способной к разрешению трудностей путем реконструкции системы ее отношений. Достижение этой цели ведет не только к устранению невротической симптоматики, но и к развитию новых, зрелых форм восприятия, переживаний и поведения пациента.

В ходе реконструкции нарушенных отношений происходят два процесса: коррекция неадаптивных позиций и выработка новых, более реалистичных. Эти новые позиции проходят проверку вначале в условиях терапевтической среды, а затем за ее пределами в ситуациях реальной жизни пациента.

Процесс реконструкции отношений и выработки нового поведения протекает с определенными трудностями — противодействием, сопротивлением пациента. Сопротивление представляет собой психологический защитный механизм и отражает реакцию пациента на болезненное для него прикосновение к глубоко скрытым тягостным переживаниям, реакцию на перестройку неадаптивного поведения. Сопротивление пациента проявляется в уклонении от обсуждения наиболее важных проблем и переживаний, в молчании, в переводе разговора на другую тему, в неясности изложения проявлений своего заболевания, в отрицании реальных фактов, иногда даже в излишней податливости и согласии с высказываниями терапевта без должной их переработки и др.

Процесс перестройки отношений человека, изменение его реакций является сложным, но не недоступным. Человеческий характер, благодаря чрезвычайной пластичности свойств нервной системы, как и отношения человека, являются динамичными и могут изменяться в связи с изменениями жизненных условий, социальных влияний и личного жизненного опыта. Добиться познания самого себя является существенной задачей психотерапии. Только познание пациентом самого себя, своих поступков и поведения, дает ему возможность, пользуясь этим знанием, правильно отражать и перерабатывать внешние воздействия, без примеси влияния прошлых аффективно нарушенных отношений.

Хорошему успеху лечения содействуют не чрезмерная давность заболевания, более молодой возраст пациента, а также хороший его интеллект. Большую роль при этом играет способность пациента к критической оценке своих неправильных отношений. Такие пациенты не только освобождаются от невроза, но у них заметно изменяется поведение, перестраиваются их отношения к окружающим людям, благодаря чему они становятся более полноценными людьми, правильно оценивающими встречающиеся на их жизненном пути разного рода трудности.


Предпосылки аналитико-катартической терапии

Как следует из приведенного выше «экспресс-обзора» патогенетической психотерапии, ей недостает технических средств, предназначенных для приведения в движение или усиления катартических механизмов лечебного действия психотерапии. Конечно, катарсис может происходить и без применения специальных технических приемов как спонтанное завершение процесса самопознания пациента при условии включения сильных эмоционально насыщенных переживаний. В таких случаях катарсис выступает как один из механизмов, или факторов, лечебного действия. Создатели патогенетической психотерапии постоянно подчеркивали, что процесс осознания должен быть эмоционально насыщенным в своей сущности. В процессе работы с пациентом психотерапевт создает условия для возникновения катарсиса. Здесь многое зависит от личности терапевта, его сочувственного отношения к пациенту, доверительности, умению вызвать пациента на откровенность и самораскрытие. Именно эти качества способствуют «спонтанному» включению катартических механизмов терапии. Как замечает И. Ялом (2000), «катарсис является частью межличностного процесса: ни на кого и никогда не оказывает стойкого благотворного действия излияние чувств, если оно происходит в пустом чулане». Реальное эмоциональное взаимодействие пациента с терапевтом в процессе психотерапии и рассказ о своем прошлом зачастую вызывают сильные эмоции, сопоставимые с теми, которые возникали в реальной ситуации. Рассказ о прошлом, как отмечают авторы «Психотерапевтической энциклопедии», (2002) может не только спровоцировать сильные актуальные переживания, но и способствовать адекватной и точной их вербализации и осознанию. Здесь опять-таки речь идет о катартическом потенциале патогенетической психотерапии, а не о методах его реализации. Не менее важно подчеркнуть, что процесс осознания подчас блокируется пациентом именно путем подавления, «замораживания» эмоциональных компонентов переживания и включения психологических механизмов защиты, прежде всего, рационализации и интеллектуализации, которые иной раз и принимаются за инсайт.

Ярким примером катарсиса как механизма лечебного действия может служить письмо пациентки, которое явилось апофеозом интенсивного лечения методом патогенетического анализа, проводимого сотрудницей В. Н. Мясищева Е. К Яковлевой.

Речь идет о пациентке Ж., 33 лет, врача-окулиста, у которой развился невроз навязчивых состояний после попадание в глаза капли выделений из глаз больного трахомой. Во время психотерапевтических бесед с пациенткой постепенно раскрывались многие события из её жизни, имевшие значение для развития заболевания. Пациентка рассказала о причинах сложных взаимоотношений с матерью на протяжении всей её жизни, о причинах, усложнивших в настоящее время её взаимоотношения с мужем, и о переживаниях, так нарушивших всю её жизнь. Выяснилось, что до 14 лет она не знала своей настоящей матери. Она росла в семье бабушки, которую считала и звала «мамой». Родная же мать, как и её сестры, т.е. тетки пациентки, считались в семье сестрами пациентки, и она всех их, в том числе и свою мать, звала по имени. Отца своего она не знала, он считался где-то в отъезде. Только в 14 лет, уже после смерти бабушки, пациентка узнала обо всем, что от нее так тщательно скрывали. Она была глубоко потрясена событиями - смертью бабушки, отношением к ней матери и тем, что она была «незаконнорожденной». Тяжела была обида на мать за то, что та в детстве не признавала ее своей дочерью, что не разрешила своему второму мужу удочерить её, как тот намеревался сделать, что и после смерти бабушки она не изменила к ней своего отношения и продолжала быть внешне отчужденной, не ласковой.

В ходе психотерапевтических бесед сведения о себе, даваемые пациенткой, позволили терапевту понять историю ее развития и содержание ее переживаний. В этом свете и терапевту и, главное, самой пациентке становилось ясным, что не «капля выделений», попавшая в глаза пациентки при промывании ею глаз трахоматозного больного, явилась причиной ее заболевания. Оно оказалось следствием ряда предшествующих событий, постепенно усложняющихся жизненных обстоятельств в течение, главным образом, последних трех лет. Капля же, попавшая в глаза пациентки, явилась лишь «последней каплей», способствовавшей развитию невротического выхода из сложившейся трудной ситуации. Понимание пациенткой жизненных обстоятельств, явившихся причиной сложного конфликта, и связи его с образовавшимся навязчивым симптомом нашло отражение в ее письме к матери, написанном в конце пребывания в клинике в ответ на поздравление ее матерью с днем рождения.

В письме пациентка впервые поделилась с матерью своими переживаниями. Она писала: «Здравствую, дорогая Катя (она и до сих пор называла свою мать по имени), мне было приятно читать твое поздравление с днем рождения. Мне всю жизнь казалось, что этот день и я тебе в тягость, что всё в отношении меня неискренне, ложно. Я много понимала, переживала, но не могла никогда высказаться. Отсюда та бесконечная злоба к тебе, все срывы, вся ругань и прочее. Даже твои чистые, хорошие, добрые порывы я принимала за личные оскорбления, принимала с болью. Прочитав же твое письмо, подумав хорошенько, я поняла, что во многом, быть может, была неправа, что всё надо было бы воспринимать иначе. Ведь и ты была скована, скрыта в себе. Всю жизнь я росла без отца, без ласк матери. По натуре я очень мягкая, мне всё это было необходимо, а я этого не имела. Вот причина того, что в конце концов у меня до сих пор укоренилось чувство никому ненужности, чувство, что я мешала всю жизнь и всё было бы иначе, если бы не родилась я. Муж мой, он, конечно, хороший человек, но он не понял моей натуры, с детства надломленной, неудовлетворенной, чувствительной. Если было бы иначе, я не отошла бы от вас совсем и не убежала бы в этот проклятый прилипчивый невроз... Мне теперь значительно легче в смысле болезни, я возвращаюсь к вам не только внешне. Мне легче понимать всё, а потому и легче разрешить всю сложную жизненную ситуацию, в которой я запуталась, не смогла найти выход и застряла подсознательно в своей болезни. Я пишу тебе и конечно плачу, но это уже не слезы озлобления или обиды. Нет, нервы еще слабы, но уже одно то, что я пишу тебе, есть уже залог возврата к жизни хорошей и простой».

Е.К.Яковлева (1958) отмечала, что далеко не все пациенты, подвергнутые патогенетической психотерапии, выздоравливают от невроза. У некоторых отмечается лишь временное улучшение, у других же не удается добиться даже некоторого улучшения. Не связано ли это частично с тем, что

патогенетической психотерапии недоставало технической оснащенности приемами «включения» переживаний, приемами «вызывания катарсиса»?

В отличие от патогенетической психотерапии аналитико-катартическая терапия не просто создает условия для «включения» эмоций, полагаясь на спонтанное возникновение катарсиса, она его активно вызывает, целенаправленно используя катартические механизмы, применяя психодраматические приемы и некоторые техники из практики гештальт-терапии и личностно-центрированной терапии Роджерса.

Одной из предпосылок аналитико-катартической терапии явилась попытка создания интегративной модели личностно-ориентированной (реконструктивной) психотерапии. Первые предварительные сообщения были опубликованы в сборнике «Интегративные аспекты современной психотерапии» (1992), в котором в программных статьях Б. Д. Карвасарского, В. А. Ташлыкова, Г. Л. Исуриной были сформулированы основные принципы интеграции различных методов современной психотерапии в систему

личностно-ориентированной (реконструктивной) психотерапии. В качестве руководства к действиям было принято следующее положение: «привлечение методов и технических приемов из других направлений психотерапии с целью решения задач личностно-ориентированной (реконструктивной) психотерапии, таких как осознание психологических механизмов болезни, восстановление нарушенной системы отношений индивида, полноценности его личностного функционирования».

Для решения этих задач нами были выбраны методы гештальт-терапии, некоторый опыт практического применения которых был к этому времени уже накоплен, и рационально-эмотивной терапии А. Эллиса. С течением времени более пристальное рассмотрение этих методов позволило точнее определиться с ответом на вопрос, в какой мере они соответствуют задачам патогенетической психотерапии.

Задача первая: осознание психологических механизмов болезни. Гештальт-терапия Ф. Перлза являет собой классический пример синтеза различных подходов. При рассмотрении этой модели достаточно явно проступают отдельные элементы из психоанализа, психодрамы, телесно-ориентированной психотерапии, дзен-буддизма. И вместе с тем, несмотря на узнаваемость отдельных элементов этого метода, он не воспринимается как эклектический «новодел», а являет собой целое, отдельные части которого подчинены общей цели – восстановлению равновесного состояния организма. Как будто в основание своего метода Перлз положил главную идею гештальт-психологии: «целое – больше, чем сумма составляющих его элементов»! Заметим, что такая «интеграция», в результате которой рождается принципиально новый эффективный метод, не вызывает возражений. «Внедрение» же методов из одной системы в другую, без достаточной оценки их «совместимости», грозит системе распадом.

Итак, что общего у патогенетической психотерапии, по сути своей психодинамической, с феноменологическим подходом гештальт-терапии? Ведь гештальт-терапия, в отличие от патогенетической психотерапии, не фокусируется на анализе истории жизни пациента, его проблем, внутренних конфликтов, симптомов. Она не является аналитической, психогенетической, причинной. Ее феноменологический подход предполагает концентрацию на «здесь-и-сейчас», поскольку неразрешенные конфликты, «незавершенные ситуации», хотя и связаны с прошлым, однако актуализируются «сейчас», во время психотерапевтического сеанса. Отсюда и специфическая направленность технических процедур – переживание и осознание в ситуации «здесь-и-сейчас».

Ф. Перлз на начальном этапе рассматривал свою деятельность как продолжение работы Зигмунда Фрейда и только затем стал исповедовать более независимый подход. Это дает основание некоторым исследователям включать Перлза в число «постфрейдистов» наряду с М. Клейн, Д. Уинникоттом, Х. Кохутом. Перлз считал, что его вклад в психологию личности лежит преимущественно в области практики психотерапии, а не создания теории. Мы позволим себе следующим образом раскрыть «тайную связь» гештальт-терапии с психоанализом. Усвоив идею гештальт-психологии о том, что потребности (гештальты) возникают в ситуации «здесь-и-сейчас» и осознаются по типу «ага-переживаний», Перлз отбросил анализ прошлого вместе с его интерпретациями и сосредоточил внимание пациента на осознании текущих переживаний и на том, как он сопротивляется этому осознанию (отсюда «что и как важнее, чем почему»). Целью гештальт-терапии становится «завершение незавершенных ситуаций» для освобождения подавленных эмоций. Именно в подавлении эмоций Перлз видел причину всех невротических расстройств. Рост личности и конечное освобождение от невроза происходит в процессе обретения способности ощущать и выражать эмоции. Гештальт-технику Перлза можно рассматривать как модификацию психоаналитической техники свободных ассоциаций. При этом, разумеется, он полностью исключил интерпретацию, как противоречащую принципам феноменологического подхода. С технической стороны он «драматизировал» эту технику, привнеся в нее элементы психодрамы. Из пассивного созерцателя свободных ассоциаций, лежащего на кушетке, пациент превращается в активного героя своей жизненной драмы. Свобода действий и активация творческой активности способствуют спонтанности, пробуждению сильных чувств и их вербализации. Изменил роль психотерапевта, который теперь активно вмешивался в процесс ассоциирования, выполняя функции фрустратора и катализатора, помогая пациенту выходить из тупиковых ситуаций. Такое «ограничение свободы» свободных ассоциаций значительно снижает возможности пациента к «избеганию» столкновения с переживаниями и сокращает путь пациента к осознанию. Таким же творческим способом переработаны техники телесно-ориентированной психотерапии, которые применяются с конкретной целью – показать пациенту (конфронтация), как на телесном уровне выражается его психологическое сопротивление.

Таким образом, несмотря на концептуальные различия, цели патогенетической психотерапии и гештальт-терапии частично совпадают: это – осознание внутриличностного конфликта, согласно концепции патогенетической психотерапии, и осознание подавленных эмоций, «незаконченных дел» (осколков и фрагментов прошлых неразрешенных конфликтов), «полярностей» (аналога конфликта) в понятиях гештальт-терапии. Это дает нам возможность применять техники гештальт-терапии в процессе психогенетического анализа, прерывая по необходимости беседу-дискуссию (основной метод патогенетической психотерапии), и предлагая пациенту ту или иную гештальт-технику в целях осознания психологических механизмов болезни.

Задача вторая: восстановление нарушенной системы отношений. Для решения этой задачи предполагалась интеграция методов когнитивно-ориентированной психотерапии, прежде всего, рационально-эмотивной психотерапии А. Эллиса (РЭТ). Поначалу казалось, что теоретические разногласия могут быть преодолены в угоду практической целесообразности. Однако теория оказалась настолько тесно связанной с терапевтическим методом, что отделить одно от другого оказалось невозможным. Ряд исходных положений рационально-эмотивной психотерапии, касающихся представления о природе эмоциональных нарушений и способах их коррекции, вступает в явное противоречие с методом патогенетической психотерапии. Рассмотрим эту проблему более детально.

Одно из главных отличий когнитивного подхода от психодинамического, который утверждает, что источник эмоционального расстройства лежит вне сознания человека, состоит в том, что «человек владеет ключом к пониманию эмоционального расстройства и его решению в рамках своего сознания» (А. Бек). Когнитивный подход предполагает, что проблемы пациента вытекают из искажений реальности, основанных на его ошибочных представлениях, возникающих в результате неправильного научения в процессе когнитивного развития личности. Отсюда легко вывести формулу лечения: терапевт помогает пациенту отыскать искажения в мышлении и научиться альтернативным, более реалистическим способам формулирования своего опыта. По Эллису в основе эмоциональных расстройств лежат «иррациональные убеждения», главным образом, установки долженствования и перфекционизм. Оба эти понятия – «тиранию долга» и «перфекционизм» – ввела в психотерапевтический обиход К. Хорни в качестве структурных элементов невротической личности. Психотерапия Эллиса сводится к «радикальному устранению долженствования, перфекционизма, грандиозности и нетерпимости» у пациентов. Техники рационально-эмотивной терапии направлены на то, чтобы логически опровергать иррациональные убеждения и показывать их несостоятельность на поведенческом уровне. По признанию Эллиса РЭТ «не ориентирована на снятие симптома, а изначально задумана как способ побуждения человека к исследованию и изменению некоторых своих базальных ценностей – особенно тех, которые ведут к эмоциональным нарушениям». По определению Эллиса РЭТ – это «когнитивно-аффективная бихевиоральная теория и практика психотерапии».

В основе когнитивно-ориентированной психотерапии, так же как и поведенческой, лежит психологическая модель, основанная на «научении». «Эмоциональные нарушения» – это не неврозы в нашем клиническом понимании, это – тревожные или депрессивные реакции, которые наряду с сексуальными отклонениями и расстройствами поведения относят к так называемым «проблемам жизни». Согласно этой модели понимание психогенеза не существенно для вызывания изменений в поведении, поэтому лечение, как и в поведенческой терапии, состоит в «многократном переосмыслении и многократно повторяющихся действиях, направленных на погашение иррациональных убеждений». Такая концепция эмоционального расстройства в корне отличается от концепции невроза в патогенетической психотерапии. Психологической модели когнитивно-ориентированной психотерапии противостоит медицинская, нозологическая модель патогенетической психотерапии, которая обращена к отдельному пациенту, учитывает своеобразие структуры его заболевания, сложное сочетание многочисленных биологических, психологических и социальных факторов в этиологии, патогенезе и динамике болезненного состояния. Невроз – это болезнь, а не психологическая проблема, но болезнь, в которой большую роль играет личность и психологические механизмы. Поэтому В. Н. Мясищев и называл невроз «болезнью личности». Чисто психологические концепции не могут решить проблемы неврозов, и Эллис признается, что РЭТ помогает в относительно легких случаях эмоциональных нарушений. Эффективность РЭТ, по-видимому, связана с широким использованием в ее рамках групповой и поведенческой психотерапии.

В отличие от когнитивно-ориентированной психотерапии патогенетическая психотерапия является конфликтцентрированным методом, хотя в работе над осознанием внутреннего психологического конфликта при анализе всех обстоятельств, приведших пациента к невротическому расстройству, она применяет техники рациональной психотерапии: «беседу-дискуссию», сократовский диалог, когнитивный диспут, убеждение, разубеждение и др.

Представляется целесообразным ввести в лексикон патогенетической психотерапии понятие «диагностического психогенетического комплекса», которое объединяет в себе специфичные для нее элементы психогенеза невроза. Этим термином удобно пользоваться в дидактических целях или при сопоставлении концепции патогенетической психотерапии с другими концепциями эмоциональных нарушений, например, противопоставляя «психогенетический комплекс» «когнитивной триаде» А. Бека. Составляющими этого комплекса являются следующие элементы:

1. Ситуация и переживания, специфичные для конкретного пациента, затрагивающие особо значимые отношения личности. Специфичность патогенной ситуации и патогенных переживаний.

2. Внутренний конфликт, вытекающий из противоречивых отношений, их несовместимости и столкновения с жизненными требованиями.

3. Невозможность конструктивного, рационального решения конфликта в силу нарушения значимых отношений личности.

4. Аффективная переработка трудной ситуации и иррациональный, субъективный способ разрешения конфликта, приводящие к дезорганизации личности и невротическому расстройству.

В отличие от психогенетического анализа, Эллис в объяснении эмоциональных расстройств ограничивается лишь фрустрацией иррациональных (в основном, перфекционистских) установок, что вызывает тревогу или депрессию. С позиций концепции невроза В. Н. Мясищева в основе невроза лежит не фрустрация потребностей, а внутреннее противоречие, которое не может разрешиться в силу нарушенной системы отношений. Сами по себе жесткие эмоционально-когнитивные связи по Эллису, которые можно рассматривать как элементы нарушенной системы отношений, хотя и служат предпосылкой для возникновения невроза, однако «патогенными» становятся лишь тогда, когда приобретают характер особо значимых и приходят в противоречие с реальными жизненными отношениями. Только теперь перфекционизм и другие иррациональные установки становятся патогенными и только теперь, применяя язык Эллиса, они могут стать «мишенями» для «атак» психотерапевта. Это означает, что перестройка отношений в патогенетической психотерапии осуществляется не с помощью «тренинга гармоничных отношений», или методическим навязыванием пациенту более рациональной, с точки зрения РЭТ, системы ценностей в виде «многократного переосмысления и повторения», а в процессе анализа всех тех элементов невроза, который мы объединили понятием «психогенетического комплекса». Именно этот комплекс должен проработать пациент в процессе терапии для осознания психологических механизмов невроза и освобождения от него, перестроив свои отношения к себе, к окружающим людям.

Перестройка отношений осуществляется в результате конфронтации пациента с теми сугубо индивидуальными особенностями личности, которые не позволяют ему разрешить внутреннее противоречие, возникшее в субъективно трудной для него ситуации в сфере наиболее значимых отношений. Признание этих элементов болезненными и ответственными за возникновение и сохранение конфликтной ситуации ведет в последующем к отказу от них и замене более адаптивными механизмами личностного реагирования. Е. К. Яковлева писала: «Только познание больным самого себя, своих поступков и поведения, дает ему возможность, пользуясь этим знанием, правильно отражать и перерабатывать внешние воздействия, без примеси влияния прошлых аффективно нарушенных отношений». Пациент активно участвует в терапии, в процессе которой он должен понять и прочувствовать свои жизненные позиции и их последствия. В. Н. Мясищев считал задачей психотерапии не само по себе осознание, а создание на его основе иной регуляции потребностей, которая на высоком уровне связана с самовоспитанием, формированием сознательных отношений человека.

Коррекция неадекватной системы отношений, и, прежде всего, самооценки, осуществляется в двух плоскостях: внутриличностной и межличностной. Во внутриличностной плоскости познание самого себя происходит в процессе осознания внутреннего конфликта и анализа всех обстоятельств, препятствующих конструктивному его решению, что приводит к изменению отношения к себе с изменением поведения. В межличностной плоскости пациент получает информацию о том, как нарушенные отношения воздействуют на его межличностные связи, с последующей переоценкой и коррекцией неадекватных стереотипов поведения. Интрапсихический, или психодинамический, аспект отношений полностью выпадает из анализа когнитивно-ориентированной психотерапии.

Реконструкция отношений в индивидуальной патогенетической психотерапии происходит в процессе осознания конфликта, а не в результате переучивания. Не оправдано применение когнитивных техник и в групповой патогенетической психотерапии. Групповая модель патогенетической психотерапии нацелена на «проработку конфликта», т. е. на понимание того, как вскрытые в результате осознания конфликта нарушенные «внутренние» отношения влияют на «внешние» отношения с окружающими. В результате такого понимания происходит реконструкция нарушенных отношений. В групповой психотерапии акцент смещается на межличностную проблематику, однако связь с внутриличностной сохраняется; групповая психотерапия, таким образом, привязана к индивидуальной, и проводится следом за ней. Внедрение в эту логически хорошо выстроенную и в практическом плане отлаженную систему, которая получила название личностно-ориентированной (реконструктивной) психотерапии, «чужеродных» элементов из других подходов может вызвать только рассогласованность между ее блоками – внутриличностным и межличностным.


Таким образом, интеграция техник гештальт-терапии в систему патогенетической терапии обогащает ее метод, предоставляя дополнительные возможности для решения задачи осознания психологических механизмов болезни. В результате метод приобретает более гармоничный характер за счет выравнивая баланса между логико-рациональным и эмоционально-катартическим компонентами психогенетического анализа.

Попытки же интеграции когнитивно-ориентированной психотерапии не оправдываются ни с теоретической, ни с практической стороны. Внедрение этих методов, вступающих в противоречие с практикой патогенетической терапии, ведет к отходу от психогенетического анализа; они, подобно троянскому коню, разрушают метод изнутри, подменяя глубинный анализ неосознанных отношений и конфликтов коррекцией ошибочных суждений.

Сочетание каузального и феноменологического подходов

Принцип аналитической терапии, т.е. лечения путем осознания генеза болезненного симптома, был выдвинут Фрейдом. Им же дан тонкий анализ формирования некоторых невротических симптомов, в частности навязчивости у одной больной и показана их связь с реальными (не инфантильно-сексуальными) психотравмирующими переживаниями. Однако подобные случаи симптомообразования Фрейд считал редкими и при разработке метода аналитической терапии пошел по пути психоанализа, т.е. выявления мифических инфантильно-сексуальных комплексов, якобы лежащих в основе невроза. В изучении неосознаваемых мотивов в генезе неврозов должно опираться на клиническую реальность, а не на предвзятые психоаналитические концепции [Свядощ А.М., 1978]. Именно на этом пути возникла и развивалась патогенетическая психотерапия неврозов, в основе которой лежит сочетание каузальной и рациональной психотерапии. В процессе каузальной психотерапии больному разъясняется связь его заболевания (например, навязчивого симптома) с психотравмирующим событием. А.М. Свядощ отмечал, что метод каузальной (читай: патогенетической) психотерапии сам по себе далеко не всегда приводит к излечению. Он эффективен при лечении неврозов в тех случаях, когда причина, вызвавшая заболевание, является скрытой. Сам Свядощ сочетал каузальную терапию с элементами психоаналитического метода и гипнозом, указывая, что «иногда много ценного при этом может дать словесный ассоциативный эксперимент, а также изучение сновидений больного, восстановление в памяти забытых им событий путем расспроса во время гипнотического сна, изучение его свободных ассоциаций и всплывающих у него воспоминаний» [Свядощ А.М., 1971].

Использование этих методов (за исключением гипноза) для повышения эффективности патогенетической психотерапии мы находим и у Е.К. Яковлевой (1958). Главной техникой патогенетической психотерапии является беседа с пациентом, в процессе которой собираются анамнестические сведения, и весь полученный материал подвергается анализу совместно с пациентом.

Е.К. Яковлева вместе с тем указывала, что все же весь этот материал является еще недостаточным для того, чтобы вскрыть полностью конфликтные переживания больного, а главное, символику навязчивых явлений, и тогда приходится прибегать к таким дополнительным мероприятиям, как метод «свободных ассоциаций» и разбор сновидений. Она также подчеркивала, что этим методам, в особенности разбору сновидений, не придается той «специфической окраски, которой овеяла их психоаналитическая школа». Так описывался метод патогенетической психотерапии Е.К. Яковлевой в кандидатской диссертации в 1940 году. Однако в докторской диссертации на ту же тему в 1958 году уже отсутствует упоминание и о методе свободных ассоциаций и разбора сновидений. Такое выхолащивание метода объясняется «добровольно-принудительным» отходом в те годы от психогенетических позиций в пользу нейродинамической концепции неврозов И.П. Павлова. Тем с большей силой звучала спасительная от подозрений в симпатиях к психоанализу цитата И.П. Павлова, которую приводили приверженцы патогенетической психотерапии тех времен, что при лечении по этому методу отыскиваются «вместе с больным или помимо его, или даже при его сопротивлении среди хаоса жизненных отношений те разом или медленно действовавшие условия и обстоятельства, с которыми может быть связано происхождение болезненного отклонения…».

Этот метод терапии, согласно Е.К. Яковлевой, не является массовым, он довольно избирателен и пригоден для лечения только тех случаев, когда больные способны разобраться в сложных методах психотерапии.

В нашу задачу входило создание более доступного для пациентов, более «массового» и эффективного метода психотерапии и психологического консультирования на основе патогенетической психотерапии с учетом достижений зарубежной психотерапевтической практики последних десятилетий, в первую очередь методов феноменологического («опытного») направления и психодрамы.

Гештальт-терапию и психодраму объединяет общая исходная методическая платформа — перевод рассказа в действие, акцент на переживании «здесь-и-сейчас». Якоб Морено еще в студенческие годы в Вене развивал такие концепции и ввел в обиход такие термины как «здесь-и-

сейчас» и «энкаунтер», а в 1921 в пригороде Вены начал свой экспериментальный «Театр экспромта». Главной целью которого являлось создание новых возможностей для спонтанности и креативности: «Выбрось старую ролевую игру,— писал Морено — сыграй ее по-новому, здесь и сейчас, сыграй себя самого таким, каким ты бы хотел быть. Позволь этому случиться. Стань своим собственным вдохновением, поэтом, исполнителем, сценаристом, терапевтом и, в конечном счете, своим собственным создателем». Немногим позднее уже в Берлине русским профессором В. Ильиным был основан «Терапевтический театр». Сандор Ференци, восхищенный «Терапевтическим театром» Ильина, уже в 20-е годы ХХ века применял ролевую игру в психоанализе.

Французская школа аналитической драмотерапии, основанная S. Lebovici и Р. и G. Lemoine (1972), интегрирует техники психодрамы в классический аналитический терапевтический процесс. Психоаналитическая театральная терапия практикуется в динамической психиатрии Г. Аммона с 1979 г. как интегрированный творческий метод лечения. В России в последние годы на основе аналитической психодрамы Морено Э.Г. Эйдемиллером совместно с Н.В. Александровой (2001) разработана модель краткосрочной аналитической психодрамы.

Особая атмосфера Института Морено в Нью-Йорке вдохновила таких крупных психотерапевтов, как Фриц Перлз, Эрик Берн, Георг Бах. Будучи основана на катарсисе, гештальт-терапия заимствовала многие психодраматические техники (пустой стул, диалог «встреча», монолог и проч.).

В психодраме Морено катарсис является главным фактором психотерапевтического лечения, фундаментальным ее элементом. Он включает освобождение психической энергии, которая сопутствует расширению сознания. Психодрама стремится не только к раскрытию различных аспектов своего Я, но также к развитию конструктивных способов использования этих аспектов. В отношении этого принципа Морено отмечал, что за каждым катарсисом отреагирования должен следовать катарсис интеграции. Терапия же, стремящаяся просто к отреагированию, менее эффективна, потому что ей недостает компонента развития адаптивного поведения. Когда люди обнаруживают, что они могут быть приняты группой или найти достойное место в мире, тогда происходит катарсис сопричастности.

Существует ряд теоретических предпосылок для обоснования сочетания этих методов с каузальной (патогенетической) психотерапией.

И патогенетическая психотерапия, и различные виды феноменологической терапии нацелены на формирование более гармоничной личности, которую, в зависимости от исходных теоретических позиций, обозначают как «адекватную систему отношений», «интегрированную личность», «полноценно функционирующую личность» и т. п. Однако, независимо от теоретических расхождений, фокусной точкой этих подходов является расширение самосознания, именно это обстоятельство и сближает их в практическом приложении.

Феноменологическая психотерапия способствует осознанности, самопринятию и выражению подавленных чувств, особенно тех, которые блокируют личностный рост. Так же как и в психодинамическом подходе, терапия стремится к осознанию, но не бессознательных конфликтов детства, а актуальных чувств и восприятий.

Однако нельзя забывать, что эмпирический, а также и когнитивно-поведенческий подходы возникли в качестве альтернативы психодинамическому направлению и все три имеют совершенно разные базовые теоретические ориентации. Это, прежде всего, отражается на концепции психических расстройств и методах их терапии. Патогенетическая психотерапия представляет собой медицинскую, нозологическую модель психотерапии, эмпирическое же направление философии и психологии.

Оценивая клиент-центрированную психотерапию, разговорную психотерапию и гештальт-терапию, Б.Д. Карвасарский (1985) делает следующее обобщение: «Практически все эти концепции в большей или меньшей степени игнорируют клиническое своеобразие болезни, не учитывают нозологическую ее специфичность и, более того, не проводят существенных различий между больным и здоровым человеком».

Например, по мнению Роджерса, на что указывает Пер Саугстад (2008), все формы психических нарушений, происходят из-за того, что какие-то определенные мысли оказываются несовместимыми с самооценкой личности. С его точки зрения все виды психологических проблем и все формы психических отклонений могут быть объяснены так же. Поэтому в сферу подобных отклонений включаются и легкие формы социальной дезадаптации, например, выраженная застенчивость в отношениях с другими, и психозы. Психотерапевты, придерживающиеся теории Роджерса, скорее «способствуют росту», а не «лечат больных» (как в психоанализе) или «модифицируют поведение» (как в бихевиоральной терапии) [Хьелл Л., Зиглер Д., 2009]. Очевидно, именно поэтому подход Роджерса успешно применялся при консультировании в таких областях как образование, расовые отношения, семейные отношения, политика и менеджмент. Поэтому из всего арсенала методов, предлагаемых этими подходами, в процессе создания интегрированной модели психотерапии нами отбирались только те, которые соответствуют целям патогенетической психотерапии — осознанию невротического конфликта.

Учитывая ограниченность метода Роджерса и близкого к нему метода разговорной психотерапии применительно к лечению неврозов, мы, тем не менее, можем ассимилировать некоторые их технические приемы для реализации целей патогенетической психотерапии. Прежде всего, речь идет о «вербализации» и «отражении эмоций». И. Хельм (1978) следующим образом описывает этот прием. Вербализация – точное словесное описание психотерапевтом эмпатического понимания эмоционального содержания переживания пациента. С позиций внутреннего мира пациента терапевт различает в его высказываниях внутреннее (скрытое) содержание, выделяет проблемные, самому пациенту не вполне осознаваемые, мотивационные аспекты содержания, обращает его внимание на противоречивые отношения, амбивалентные переживания, защитные механизмы и т. п., помогает пациенту прояснить их и вербализовать в приемлемой и ясной для него форме. Из приведенного описания мы видим, как тесно сплетаются в единый фактор психотерапевтического воздействия такие механизмы, как конфронтация, вербализация, кларификация, отражение эмоций.

В рамках гештальт-терапии разработан ряд эффективных психотехник, направленных на осознание внутренней конфликтности («незавершенных дел») и преодоление сопротивления (на вербальном и телесном уровнях). Это первое основание нашего обращения к методу гештальт-терапии. Второе основание − неинтерпретативный, преимущественно фрустрационно-конфронтационный стиль работы психотерапевта. Перлз признавал, что его вклад в психологию личности лежит преимущественно в области практики психотерапии, а не создания теории. Разногласия Перлза с Фрейдом касались главным образом психоаналитического метода, а не его теоретических толкований. Перлз считал, что метод интерпретации свободных ассоциаций позволяет избежать непосредственного опыта и, следовательно, является нерациональным и зачастую неэффективным методом самоэксплорации. Центральную роль в психотерапии Перлз отводит осознанию. Известно его афористичное высказывание: «Осознание как таковое уже само по себе целительно». Перлз видел причину всех невротических состояний в «сужении эмоций» и в «уходе от осознания». Придерживаясь принципов феноменологической психологии, Перлз отказывался в объяснении ухода от осознания от концепции вытеснения Фрейда. Он писал: «В действительности ничто не вытесняется. Все релевантные гештальты проявляют себя, они — на поверхности, они очевидны, подобно наготе короля».

Придание осознанию ведущей роли в психотерапии неврозов с одновременным отрицанием психоаналитической версии бессознательного и феномена вытеснения, а также ее конфронтационный, не интерпретативный характер сближает позиции Перлза с позициями патогенетической психотерапии. В.Н. Мясищев (1960) писал, что в процессе патогенетической психотерапии необходимо найти и распутать те патогенные узлы или связи («больные пункты» по Павлову), которые являются причиной нарушения саморегуляции. Если коснуться этих «больных пунктов» и раскрыть причины, то это может повести к временному ухудшению состояния пациента, однако по мере распутывания патогенетического узла симптомы исчезают.

Гештальт-терапевты не исследуют прошлое в поисках воспоминаний о травмах, а лишь просят пациента сосредоточиться на осознании своих текущих переживаний. Перлз полагал, что осколки и фрагменты прошлых неразрешенных конфликтов в конце концов дадут о себе знать в виде составной части этих текущих переживаний. Когда эти неоконченные ситуации появляются, пациент заново их переживает, с тем чтобы их завершить и включить в настоящее.

Таким образом, хотя гештальт-терапия и не является конфликтцентрированным подходом, тем не менее, внутренний конфликт разрешается, поскольку закрываются и разрушаются производные от него гештальты («незавершенные ситуации»). Нечто подобное происходит и в символдраме, с той разницей, что там разрешение конфликта происходит в сфере бессознательного: гештальты закрываются на символическом уровне.

Разработанный нами метод − «аналитико-катартическая терапия» − сочетает в себе два подхода − психогенетический (каузальный) и феноменологический. Благодаря такому сочетанию преодолеваются недостатки того и другого. Патогенетическому анализу недостает непосредственности переживания, спонтанного выражения и вербализации чувств в ситуации «сейчас». Переживания пациента, опутанные сетью защит, самооправданий, замешанные на чувстве вины, зажатые в тисках сопротивления, вращаются по кругу, не находя выхода. Требуется много времени и затрат на логическое распутывание этого «клубка противоречий», на преодоление сопротивления. Известно, что далеко не каждый пациент с легкостью отказывается от своих установок, эгоистические интересы подчас оказываются сильнее логики. Явный перевес логико-рационального компонента в работе с пациентом над эмоционально-катартическим можно расценивать как относительный недостаток патогенетической психотерапии.

С другой стороны и феноменологический подход не безупречен. Перлза часто упрекают в том, что он уделял непомерное внимание переживанию в ущерб рациональности. Сиюминутные «проблески осознания» на высоте переживания «здесь и сейчас», не подкрепленные серьезной работой ума, глубокими размышлениями и критическим анализом своих отношений, подчас так и остаются «проблесками», не освещая ум светом разума. Неразрывная связь рационального, эмоционального и поведенческого, иначе — триединство разума, чувств и воли — закреплена В.Н. Мясищевым в понятии отношения. Реконструкция нарушенного отношения учитывает все три его плоскости. В практическом же преломлении в патогенетической психотерапии когнитивное осознание превалирует над эмоциональным.

Поскольку невроз, согласно концепции Перлза, является признаком задержки роста, то в качестве лекарства предлагаются «упражнения», предназначены для «расширения осознания». Эти «упражнения», или «игры», не предназначены для осознания тех конкретных конфликтных отношений, которые выявляются терапевтом (в тесном сотрудничестве с пациентом) в процессе патогенетической терапии. Это своеобразный тренинг наподобие тренинга ассертивного поведения, с той разницей, что здесь обучают не самоуверенности, а способности «жить в настоящем» — «здесь и сейчас». Задача психотерапевта — привлечь внимание пациента к его поведению, чувствам, переживаниям, не давая им интерпретации. При этом важно не столько содержание неосознанного материала, сколько осознание того, как пациент сопротивляется осознанию незавершенных дел.

В процессе «расширения осознания» пациент постепенно освобождает свои подавленные эмоции, завершает «незаконченные дела», становится более осознанным, спонтанным и аутентичным. Такая тактика полностью отвечает базовым теоретическим концептам феноменологического подхода. Техника осознания в действительности является техникой концентрации, иногда называемой фокальным осознанием. С помощью этой техники клиенты учатся переживать каждое «теперь» и осознавать каждую свою потребность, а также то, как их чувства и поведение, имеющие отношение к одной области, связаны с чувствами и поведением, имеющими отношение к другим областям.

Разработанные Перлзом и последователями техники улучшения осознания («упражнения») чаще всего используются в группах личностного роста («гешталь-группах»), где они систематически применяются (в виде тренинга) и дают, по литературным данным, хороший, но медленный эффект. Эти техники не пригодны для целей их ассимиляции в метод патогенетической психотерапии, имеющий иные цели и задачи. Наша задача не обучать вниманию, а «распутывать клубок противоречий». В связи с этим мы используем те техники и приемы, которые были заимствованы гештальт-терапией из психодрамы в целях ускорения процесса лечения. Это монодрама, работа с фантазией, воображением, проигрывание сновидений — методы, включающие различные драматические приемы.

Вводя в название метода понятие «катарсиса», мы имеем в виду не столько механизм лечебного действия, присущий любой психотерапии, сколько метод, обличенный в форму психодраматических и гештальтистских техник, ведущий к просветлению, к «расширению осознания». В процессе «беседы-дискуссии» подробный рассказ пациента о своих переживаниях, о травмировавших событиях его жизни часто приводит к известному эмоциональному отреагированию. Однако простого отреагирования, основанного на рассказе пациента, без сопутствующего осмысления и переосмысления конфликтных переживаний недостаточно для осознания, на что часто указывается в психотерапевтической литературе.

В.Н. Мясищев указывал, что клиника неврозов не может обойтись без понятия переживаний, как многосторонней реакции человека на окружающую действительность. Он отмечал, что в основе переживаний лежат отношения человека. Сами же переживания являются лишь следствием нарушения взаимоотношений. Возникают эти переживания обычно при попадании больных в конфликтную ситуацию, разрешить которую для них представляется невозможным.

Основная тенденция в определении места и функций переживания в психике человека в традициях отечественной психологии связана с сознанием. Переживание человека является неотъемлемой частью его внутренней жизни, работы его сознания. С.Л. Рубинштейн писал, что «сознание человека включает… не только знание, но и переживание того, что в мире значимо для человека…». Как справедливо отмечают многие авторы, категория переживания связана с рефлексивной частью сознания. Нельзя смешивать переживания с эмоциональными реакциями или состояниями. Хотя часто переживания и сопровождаются эмоциональными процессами, но как показали экспериментальные и теоретические исследования Л.Р. Фахрутдиновой (2008), зачастую переживания протекают независимо от функционирования эмоциональной сферы, и это связано, в основном с действием психологической защиты, блокирующей контакт сферы переживания с эмоциональной сферой. Уход от мучительных переживаний через компенсацию, замещение, рационализацию или другие механизмы психологической защиты приводят к уходу от контакта с реальностью, от ее адекватной оценке и осознания, то есть от той же рефлексии.


Эксперименты Л.Р. Фахрутдиновой выявили, что защитные механизмы влияют на энергетические и пространственно-временные характеристики переживания субъекта в основном путем их снижения. Для людей с незрелой, ригидной защитной системой, которая фактически фильтрует и искажает практически всю информацию о мире и о внутренних процессах, характерны тусклые, вялые переживания низкой интенсивности. На практике снятие психологической защиты, пусть даже частичное, приводит к изменениям в состоянии сознания и проявлению переживания субъекта, которое сопровождается различными эмоциональными, когнитивными и телесно-физиологическими процессами. «На этом основана, — отмечает исследователь, — фактически вся практика психотерапии и психологического консультирования. Именно в момент освобождения переживания от гнета защитных механизмов и происходит исцеление клиента, его личностный рост».

Катарсис связан не только с осознанием, но и с последующей перестройкой психологических отношений. Для подтверждения этого важного с точки зрения психотерапии положения обратимся к исследованиям катарсиса в области художественного восприятия и творчества.

Л. С. Выготский (1968) понимал «психологический механизм» катарсиса как редукцию негативных эмоций посредством синтеза противоположных эмоциональных тенденций в структуре произведения искусства. Анализируя психологию эстетической реакции на материале басни как «малой драмы» он приходит к убеждению в том, что истинную природу нашей психологической реакции на басню составляет «аффективное противоречие и его разрешение в коротком замыкании противоречивых чувств». «От басни до трагедии закон эстетической реакции один: она заключает в себе аффект, развивающийся в двух противоположных направлениях, который в завершительной точке, как бы в коротком замыкании, находит свое уничтожение». «В этом превращении аффектов, в их самосгорании, во взрывной реакции, приводящей к разряду тех эмоций, которые тут же были вызваны, и заключается катарсис эстетической реакции».

Полемизируя с Л.С. Выготским, Т.А. Флоренская (1978), анализируя трагедию Софокла, высказывает точку зрения, что переживание трагического действия приводит не к разрядке нервной энергии, не к «погашению» и «уничтожению» аффектов, а к их преобразованию и гармонизации. Зритель уходит не «разряженным», а «наполненным» и «воодушевленным». Автор задается вопросом, почему противоречие разнонаправленных тенденций в искусстве приводит к их примирению? Ведь обычно такое противоречие вызывает внутрипсихический конфликт, а не разрядку напряжения. Различные планы, о которых говорил Л.С. Выготский, выступают в анализе Т.А. Флоренской как два противоположно направленных уровня в содержании трагедии: уровень внешнего действия и уровень смысловой.

Следуя далее за текстом Флоренской, попробуем сопоставить (в скобках) ее мысли о катарсисе с понятиями психотерапии. Смысловое содержание (подавленные эмоции, вытесненные мотивы) не дано зрителю (психотерапевту и пациенту), но должно быть выявлено им в процессе его соучастия в трагическом действии (в процессе аналитической терапии). К выявлению сущности подводит и развитие самого действия (постепенное самораскрытие пациента в процессе терапии). В трагической катастрофе («жизненной драме пациента») внешнее явление («маска») и его смысл («тень») сходятся на одной вершине (осознание конфликта): трагический герой, осознавший смысл происходящих явлений (интеллектуальное осознание), ценой мучительных страданий (переживание, катарсис, эмоциональное осознание) побеждает в себе то, что противоречило его человеческому достоинству (перестройка, коррекция отношения). Это соединение внешнего и внутреннего (противоречивых отношений личности), явления и сущности переживается как открытие, озарение, как удовлетворение от завершения пути напряженного поиска.

В кульминации трагедии происходит разрешение проблемы, разворачивающейся по ходу действия. Но это проблема не интеллектуальная, а нравственная, духовная. На вершине трагедии сопереживание и сострадание зрителя герою переходит в совместное осознание, разрешение жизненной проблемы. Сострадание и страх снимаются, благодаря переходу сознания и переживания зрителя (вслед за осознанием героя) из плана индивидуальных переживаний в иной план − общечеловеческих ценностей и идеалов. Субъективно это переживается зрителем как душевный подъем, чувство просветленности, гармонии, готовности к высоким и добрым поступкам. «Это превращение отрицательных эмоций в положительные благодаря включению в иную, более высокую систему ценностей, характерно для психологической трансформации, называемой катарсисом».

Катарсис − это осознание. Но не в смысле фрейдовского погружения в низины подсознательного. Это − расширение границ индивидуального сознания до всеобщего. Такое расширение сознания по-новому освещает индивидуальный опыт, прошлое человека, помогая ему увидеть свои отклонения и их пагубные последствия. Это осознание, пишет Флоренская, мучительно, смерти подобно. Освобождение от устоявшихся ложных взглядов, желаний, привычек, отвержение своего прежнего «я» требует решимости и подвига. Но страдание очищения радостно потому, что освещается смыслом обретения новой жизни − поднятия в меру человеческого признания к всеобщности, универсальности.

Таким образом, сущность катарсиса рассматривается Флоренской как фундаментальная реконструкция личности, которая осознает свою универсальную природу и несовместимость ее прежнего эгоцентрического отношения (позиции) к ней. Катарсис основан на синтезе радости осознания своего подлинного «я» и страдании от раскаяния (сожаления). Этот тип катарсиса представлен в судьбе Эдипа.

Эти рассуждения Флоренской для нас очень важны, поскольку убеждают нас в том, что психотерапия — это не просто искусство, это область «высокого искусства», искусства перестройки системы отношений личности от узко эгоцентрических интересов к доминированию высших общечеловеческих идеалов.

Сравнительный анализ метода аналитико-катартической терапии и психоанализа

Совершим небольшой экскурс в историю становления психоанализа, который необходим, чтобы провести разграничительные линии между психоанализом и теоретико-методологическими основами аналитико-катартической терапии. Здесь теория тесно связана и напрямую определяет метод лечения.

Катартический метод Брейера как предтеча психоанализа Фрейда

В работе «Этюды по истерии» (1895), написанной Фрейдом совместно с Брейером, авторы развили концепцию психического механизма неврозов. Они утверждали, что истерические симптомы вызываются бессознательными эмоционально заряженными воспоминаниями о перенесенной психической травме. Необходимо подчеркнуть, что речь идет о воспоминании неприятного, или постыдного события, действительно имевшим место в прошлом. Невротические симптомы суть выражения реального травматического опыта пациента.

Брейер предложил и метод лечения истерии, названный им «катарсисом»: в состоянии гипнотического транса пациент вспоминает травматическую ситуацию и переживает эмоции, связанные с подавленным импульсом, в результате чего симптомы болезни исчезают. Поначалу Фрейд лечил своих пациентов исключительно методом катарсиса, однако, вскоре он обнаружил, что симптомы возвращаются, как только нарушается его личная связь с пациентом. Отказавшись от гипноза, Фрейд для вызывания катарсиса начал применять технику «настояния», заимствованную у доктора Бернгейма, заставляя пациентов вспомнить, а затем в потоке слов выразить какое-то травматическое переживание, которое было забыто, просто настаивая, спокойно положив руку на лоб пациента.

Используя метод «настояния», Фрейд скоро убедился в том, что с помощью этого метода невозможно одолеть сопротивление, которое пациент оказывает вспоминанию вытесненного материала. Метод гипнотического внушения маскировал это сопротивление, а метод настояния оказался перед ним бессильным. Усилия, направленные Фрейдом на поиск более эффективного метода, привели к преобразованию техники «настояния» – по существу оказания давления на пациента – в технику «свободных ассоциаций».

Для объяснения неврозов Фрейд разработал теорию совращения детей. В ряде случаях истерии Фрейду удалось убедить пациентов, что в основе их заболевания лежит травмирующее событие, связанное с пассивным сексуальным опытом, пережитым в детстве, в возрасте до 8–10 лет. «Пассивный сексуальный опыт до полового созревания − такова специфическая этиология истерии». Согласно Фрейду, у пациента имеется «психическое соответствие» травмирующего преждевременного сексуального опыта; оно заключается в воспроизведении этого первоначального события в психической жизни пациента в качестве «воспоминания-символа об этом событии». Путем перевода воспоминаний-символов «посредством искусства толкования бессознательный материал (пассивный сексуальный опыт) может быть реконструирован». Раскрыв таким способом первоначальное событие, терапевт далее переходит к исправлению первоначальной психической реакции на него и, таким образом, к устранению симптома. Теория совращения потерпела крах, и спустя годы Фрейд написал в «Автобиографии»: «Эти сцены совращения никогда не имели места, и они представляли собой лишь выдумки, созданные моими пациентами, или фантазии, может быть навязанные им мною самим» [Уэллс Г., 1959].

Реконструкция инфантильно-сексуальных переживаний вместо катарсиса

Возникновение собственно «психоанализа» связывается с отказом Фрейда от теории травматического происхождения неврозов и катарсиса как метода их лечения. Здесь отразился переход от идеи, что в основе невроза лежат реальные события (травматическая ситуация), к концентрации внимания на бессознательных желаниях, побуждениях и влечениях, и того, как последние проявляются внешне. Фрейд утверждал, что взрослый человек в своих отношениях с другими людьми воспроизводит (навязчивое повторение) свои детские привязанности и конфликты. На основании пересмотра первоначального подхода Фрейд смог сохранить сексуальную этиологию неврозов. Не совращение, а фантазии, построенные на бессознательных детских сексуальных воспоминаниях, образуют их главный элемент. Фрейд считает теперь, что этиология неврозов зависит от способа и степени, в которых осуществляется отказ от детских предгенитальных зон (анальной и оральной) и кровосмесительных объектов (матери, отца, родственников). Эти ранние конфликты реконструируются в ходе анализа посредством техники интерпретации символов. Произошел резкий сдвиг от учета отношений пациента к внешней реальности к изучению его бессознательных желаний и импульсов.

Поскольку сознательная память не простирается до первых лет жизни, Фрейд не может заявлять, что пациенты вспоминают переживания того периода. Но он конструирует то, что, должно быть, случилось или могло случиться согласно теории врожденных детских сексуальных фаз. Первичные сцены жизни из одной или нескольких фаз рассматриваются как реальная причина невроза, в каком бы возрасте он ни развивался. «Эти сцены из детства не воспроизводятся во время лечения в качестве воспоминаний, они − продукты конструирования». Они строятся на основе толкования символов сновидений и фантазии.

Цель терапии достигается толкованием намеков, прорывающихся в символической форме из бессознательного, и затем восстановлением роковых первичных сцен посредством переводов символов. «Терапевтического успеха, − говорит Фрейд, − мы можем добиться, действуя на основе давления или намеков и с помощью техники толкования, представляя бессознательный комплекс его сознанию в наших собственных словах» (курсив Фрейда).

Фрейд признает, что этот момент «снижает ценность анализа как свидетельства, но процедура одинакова во всех случаях. Ибо психоанализ не беспристрастное исследование, а терапевтический метод. Его смысл − не доказать что-то, но только нечто изменить. При психоанализе психолог всегда дает своему пациенту предварительные сознательные образы, с помощью которых тот может распознать и уловить бессознательный материал» [Уэллс Г., 1959].

Таким образом, вместо вскрытия реальных причин заболевания, коренящихся в действительных фактах жизни пациента, забытых им, вытесненных в сферу бессознательных психических процессов, исследователь подменяет эти реальные факты (реальные отношения) предположениями, подкрепляемыми толкованием символов сновидений и фантазий с последующим их навязыванием пациенту (внушение). Переживание реальных травматических событий (отношений), ведущих к катарсису, подменяется реконструкцией гипотетических отношений. По существу пациенту навязывается фантастическая гипотеза психогенеза невроза, основанная на теории детской сексуальности.

Методы и факторы лечебного действия аналитико-катартической терапии

Отказавшись от травматической концепции неврозов и катартического метода Брейера, Фрейд создал психоанализ, главным методом которого стала интерпретация, само понятие «катарсиса» было упразднено и заменено «абреакцией». При этом Фрейд подчеркивал важность абреакции как фактора, необходимого для полноценного осознания. В связи с этим в целях решения стоящей перед нами задачи мы будем различать «методы» психотерапии и «лечебные факторы», памятуя о том, что зачастую они тесно взаимосвязаны. Методы – это вербальные или невербальные способы поведения, с помощью которых терапевт стремится прямо или косвенно повлиять на пациента в интересах терапии. Лечебный фактор – это психический потенциал пациента, который активизируется под воздействием соответствующих методов и вызывает изменения, именуемые терапевтическим эффектом [Бибринг Э., 1954]. Так, суггестивные методы основываются на внушении; абреактивные методы снимают напряжение, вызывая эмоциональную разрядку; конфронтационные и интерпретативные методы приводят к осознанию (инсайту).

Суггестия

При суггестии терапевт внушает пациенту определенные идеи, импульсы, эмоции, поступки; при этом исключается рациональное или критическое (реалистическое) их осмысление пациентом. В АКТА суггестия используется в процессе психодраматической работы пациента или при работе со сновидениями в виде стимуляции воображения пациента, его фантазий на определенную тему, воспоминаний определенных событий и т. п.

Абреакция и катарсис

В основе абреакции или эмоциональной разрядки как лечебного фактора лежит метод катарсиса. Суть метода Брейера, как уже говорилось, сводилась к тому, что пациент должен воскресить в памяти и заново пережить события, связанные с его подавленным напряжением, которое выражается в патологической форме, в виде симптомов, и на этот раз полностью освободиться от напряжения, выразив его в форме эмоционально заряженной вербализации.

Метод абреакции эффективен в случаях, так называемых травматических неврозов − острых психогенных расстройств, особенно отягощенных амнезией, связанной с бессознательным стремлением подавить неприятные впечатления. В этих случаях абреакция выступает как «одноактная пьеса». В случаях хронических неврозов, форм развития, при которых ситуационный фактор выступает менее отчетливо, а большее значение приобретают особенности личности и условия их формирования (нарушение системы отношений), абреакция в чистом виде недостаточно эффективна. Именно низкая эффективность метода Брейера побудила Фрейда отказаться от теории травмы и метода катарсиса и разработать новый метод терапии − свободных ассоциаций.

Как лечебный фактор катарсис не сводится к обреакции. Его составляющими, помимо эмоционального отреагирования, являются внушение, кларификация, инсайт, коррекция отношений. Катарсис как метод включает в себя суггестию, психодраму (погружение в конфликтную ситуацию, работа с воображением, фантазией, монологи, диалоги и прочее), конфронтацию. Он является интегративным, поскольку содержит в себе когнитивные, эмоциональные и поведенческие компоненты – потенциал для интеграции «расщепленной» (конфликтной) личности невротика.

Рассмотрим простой пример, связанный с конфликтом в сфере достижений («неврастенический конфликт» по В. Н. Мясищеву). Студент всеми силами стремится заслужить высшие оценки по успеваемости, однако, терпит одну неудачу за другой. Мысль о своей недостаточности вместе с сопровождающими ее негативными переживаниями не допускается до осознания. Симптомы астении в виде повышенной утомляемости, нарушения сна, головных болей, подавленного настроения выступают в роли защиты образа «Я».

В процессе психотерапии с применением метода катарсиса события развиваются в три этапа:

1) актуализация неосознаваемых переживаний (неудачи в достижении цели) путем погружения в психотравмирующую ситуацию;

2) собственно абреакция − эмоциональное отреагирование болезненных переживаний, что приводит к более «спокойному» когнитивному функционированию, к доступности подавленной мысли вербализации и осознанию;

3) переоценка личностных ресурсов с последующей коррекцией отношения (снижение уровня притязаний, формирование адекватной самооценки).

Здесь уместно привести цитату из Э. Бибринга (1954): «Терапевтический эффект эмоциональной экспрессии в процессе лечения психоневрозов − это не следствие абреакции как таковой, а результат использования наряду с ней других методов, в частности, манипуляции и кларификации».

Как механизм лечебного действия аббреакция присуща многим (если не всем) методам психотерапии, поскольку психотерапевт так или иначе работает с переживаниями пациента: в патогенетической психотерапии, в психоанализе, в когнитивной и рационально-эмотивной терапии и др. Целенаправленное же использование этого механизма в лечебных целях − это уже метод. Суть этого метода состоит в конфронтации пациента с болезненными переживаниями. Такая конфронтация может быть вызвана с помощью различных приемов. Например, в катартическом методе Брейера пациенту в состоянии гипнотического погружения предлагается вспомнить травматические для него переживания. Фрейд для вызывания катарсиса, применяя технику «настояния», заставлял пациентов вспомнить, а затем в потоке слов выразить вытесненное травматическое переживание. Роджерс добивался катарсиса, создавая атмосферу, способствующую спонтанному выражению чувств, с последующей кларификацией. Перлз, используя приемы психодрамы Морено, предлагал пациентам переводить их рассказы о своей жизни и взаимоотношениях с окружающими в действие, проигрывая те или иные ситуации. Сама техника свободных ассоциаций Фрейда имплицитно заключает в себе катартический потенциал. Недаром Фрейд подчеркивал, что одного интеллектуального осознания без эмоционального отреагирования недостаточно для излечения.

Итак, катарсис возможен при актуализации «здесь-и-сейчас» конфликтных переживаний из прошлого или настоящего пациента, если созданы условия, при которых он может, отбросив защитные механизмы и освободившись от груза вины, спонтанно выразить и вербализовать подавленные чувства. При соблюдении этих условий этот процесс с неизбежностью приводит к осознанию (инстайту) вытесненного психологического содержания с последующей коррекцией значимых отношений и позитивными изменениями в поведении.

Хотя отреагирование и является результатом вербализации вытесненных содержаний и сопровождается осознанием, однако глубина его часто является недостаточной для стойкого терапевтического эффекта. Необходима аналитическая работа ума − «диалог» с самим собою, суть которого сводится к осознанию вытесненной «идеи», прояснению (кларификации) противоречивых отношений посредством конфронтации с сопротивлением.

В процессе этого диалога или иных приемов психодрамы пациент, стимулируемый и фрустрируемый терапевтом, исследует истинные причины своих страданий, отвечает на «трудные вопросы», рассматривает конфликтные ситуации с разных сторон, принимая роли значимых других, строит различные версии, проверяет их достоверность, отвергает или подкрепляет, спорит с воображаемыми собеседниками или с самим собою и в этом споре в виде озарения рождается истина. Именно в эти моменты − «моменты истины» − происходит замыкание разрозненных связей − расширение зоны «светлого пятна» (по И.П. Павлову. Эти моменты − те спонтанно возникающие в процессе катарсиса переживания, на высоте которых закрываются гештальты, завершаются незаконченные ситуации из прошлой жизни, актуальные в настоящей жизни пациента. Цель метода АКТА состоит в том, чтобы эти моменты акцентировать, их активно вызывать, создавать условия для их возникновения и завершения.


Конфронтация и кларификация вместо интерпретации

Конфронтация основывается на выявлении противоречий в высказываниях, чувствах, поведении пациента и предъявлении ему этих противоречий. В «Критическом словаре психоанализа» Ч. Райкрофта конфронтация определяется как «… термин, применяемый иногда для описания приема, который использует аналитик, чтобы привлечь внимание пациента к каким-либо особенностям его поведения, не пытаясь их объяснить или интерпретировать» [Райкрофт Ч. 1995].

Р. Гринсон [1994] выделил некоторые из вербальных компонентов аналитического метода. Он считает, что сам термин «анализирование» есть краткое выражение, обозначающее некоторые способствующие возникновению инсайта приемы. К таким приемам он относит конфронтацию, разъяснение (кларификацию), интерпретацию. Конфронтация проясняет какое-то конкретное явление и заставляет пациента признать что-то, чего он избегает, и что ему в дальнейшем придется признать и осознать еще более четко. Кларификация следует за конфронтацией и смешивается с ней, представляя скорее процесс четкого выявления психологических явлений, с которыми сталкивается пациент. Этот процесс включает в себя «выкапывание» важных деталей, которые необходимо отделить от постороннего материала. Таким образом, конфронтация и кларификация представляют собой единый процесс, нацеленный на осознание. Метод аналитико-катартической терапии может быть обозначен как конфронтационно-кларификационный в отличие от интерпретативного метода психоанализа.

Интерпретация означает «перевод в осознанное состояние бессознательного смысла источника, истории, способа или причины данного психического события». И конфронтация и интерпретация нацелены на осознание. Вопрос только в том, что является материалом для осознания. Психоаналитики рассматривают конфронтацию как подготовительный этап к интерпретации. Они указывают, что конфронтация совмещает осознаваемую больным информацию о реальности с ранее не осознававшейся, а интерпретация приводит этот совмещенный когнитивный комплекс во взаимосвязь с бессознательными установками и мотивами, действовавшими в актуальной жизненной ситуации [Гринсон Р., 1994]. При этом не следует забывать, что содержание интерпретации является функцией теоретической концепции, исповедуемой психоаналитиками.

Кларификация или интерпретация?

Термин «кларификация» ввел в психотерапевтический лексикон К. Роджерс. Кларификация означает помощь пациенту в «прояснении своих чувств, включая природу своих страхов, объектных отношений, аттитюдов, различный выбор действий и т.д.» [Роджерс А., 1942].

Техника кларификации – как характеристика недирективного метода Роджерса – заключается, главным образом, в том, что терапевт отражает в более точной форме чувства, которые сопутствуют основному ходу мыслей пациента, посредством «вербализации их в более ясной форме». Такая рефлексия целиком опирается на «утверждения» пациента и, следовательно, не выходит за рамки феноменологического или описательного подхода.

Роджерс отличает кларификацию от интерпретации, которую он определяет как «стремление изменить субъективное отношение посредством толкования мотивов и специфических стереотипов поведения».

Кларификация в изложенном смысле ориентирована не на бессознательный (подавленный) материал, а на сознательные и (или) предсознательные процессы, которые пациент недостаточно осознает, которых избегает его внимание, но которые он более или менее ясно осознает, когда ему на них указывают. Многие пациенты имеют довольно смутное представление о своих чувствах, мыслях, позициях стереотипах поведения. Они не могут ясно осознать, что беспокоит их, устанавливают взаимосвязи там, где их нет, упуская подлинную связь событий, или воспринимают происходящее в искаженном виде под влиянием своих эмоций или невротических комплексов. Одним словом им недостает осознанности и понимания там, где они возможны.

Цель терапии состоит в помощи пациенту достичь более высокой степени осознанности в восприятии себя и окружающего мира, что делает возможным адекватную вербализацию [Бибринг Э., 1954].

Терапия Роджерса заключается по Бибрингу, в «манипуляциях переживаниями», в результате чего пациент, впервые почувствовавший, что к нему относятся уважительно, или впервые взявший на себя ответственность за свое поведение, начинает ощущать независимость и уверенность в себе. Кроме того, в рамках данной терапии применяется разъяснительный метод. Оба метода равноценны. Цель терапии – выработать реалистичное, объективное отношение к себе и окружающим.

В этом смысле аналитико-катартическая терапия сближается с терапией Роджерса.

По мнению Бибринга, «в процессе кларификации невротические проблемы не решаются, а предстают в новом свете перед «беспристрастным эго». Кларификационный инсайт рассматривается им как «лечебный фактор ограниченной ценности». «Полный» же инсайт с точки зрения психоанализа достигается благодаря интерпретации. Интерпретация определяется как метод исследования бессознательного материала: бессознательных мотивов и механизмов защиты, бессознательных инстинктивных тенденций, скрытых значений стереотипов поведения и т. д. В противоположность кларификации интерпретация оперирует клиническими данными на феноменологическом описательном уровне. На основе их дериватов аналитик стремится «угадать» и объяснить пациенту в форме гипотетических конструкций и реконструкций те бессознательные процессы, которые, как предполагается, детерминируют его поведение.

В целом интерпретация − это не единичный акт, а длительный процесс, которому предшествует период «подготовки» в форме кларификации. Любая интерпретация строится на основе рабочей гипотезы, требующей подтверждения. Это делается в процессе «проработки»: терапевт и пациент в рамках аналитического сеанса и вне его рамок проверяют одну за другой различные гипотезы на предмет их соответствия реальности. Если интерпретация правильная, то пациент принимает ее и достигает полного инсайта. Если эффект кларификационного инсайта заключается в «укреплении» ослабленного эго, формировании беспристрастного эго, то воздействие интерпретативного инсайта инициирует процесс переориентации, в результате которого пациент находит иной, более действенный и адекватный способ решения патогенных инфантильных конфликтов [Бибринг Э., 1954]. Процесс осознания – это результат психологической переработки, которая включает в себя реактивацию патогенного инфантильного конфликта. Наряду с освобождением от эмоционального напряжения происходит осознание и усвоение аналитического материала, что способствует возникновению инсайта. «Процесс формирования инсайта посредством реактивации патогенного конфликта в ситуации переноса – фирменный знак психоанализа» [Gill M., 1954].

Таким образом, «психоаналитик сначала сеет то, что после жнет»: «правильная» интерпретация и «полный» инсайт возможны лишь при условии, что пациент поверит во фрейдовские мифы о детской сексуальности [Уэллс Г., 1959].

Технические процедуры аналитико-катартической терапии

Аналитический метод «беседа-дискуссия»

Аналитико-катартическая терапия возникла в результате дальнейшего развития метода патогенетической терапии В.Н. Мясищева. Патогенетическая психотерапия возникла в 30-е годы в период расцвета советской академической психологии и нейрофизиологии. Теоретической основой патогенетической психотерапии стала разработанная В.Н. Мясищевым «психология отношений», краеугольным камнем которой явился тезис Маркса и Энгельса о сущности человека как «совокупности всех общественных отношений». Метод же патогенетической психотерапии испытал на себе заметное влияние психоанализа, а также рациональной психотерапии Дюбуа.

Патогенетическая психотерапия соответствует основным параметрам психодинамического подхода: признание значения неосознаваемых компонентов переживаний; проблемы сопротивления пациента психотерапевтическим вмешательствам; феномена повторения прошлого опыта во взаимодействии пациента с терапевтом. Несмотря на несовместимые теоретические основы психоанализа и патогенетической психотерапии, они используют общий набор психотерапевтических вмешательств, включающий эмоциональную поддержку, конфронтацию сопротивлению и интерпретацию невротического поведения.

Однако, несмотря на общие черты, при более пристальном рассмотрении метод патогенетической психотерапии существенно отличается от психоанализа, что обусловливается различием в понимании понятия «бессознательного». В. Н. Мясищев разводил понятия «бессознательное» и «неосознаваемое». Признавая наличие в психике неосознаваемого, В.Н. Мясищев резко критиковал учение Фрейда о «бессознательном». Наличие несознаваемого он объяснял тем, что способность опыта и восприятия по объему шире, чем способность осознания. Но в принципе все может быть осознано. В большом материале опыта каждого человека есть много незамеченного им, но незаметно влияющего, замеченного, но не осознанного и непонятого. Наконец, в ряде случаев аффективные, личные, этические и т. п. мотивы и тенденции препятствуют пониманию и осознанию здоровым или больным тех или других фактов.

Нет бессознательного переживания и бессознательного конфликта − есть неосознанные переживания и конфликты. Есть неясные и несознательные причины переживаний и конфликтов. Интересно, что несколькими годами позднее (1963), Эрих Фромм напишет, что сам термин «бессознательное» «представляет в действительности некую мистификацию. Нет такой вещи, как бессознательное; есть только те чувства, которые мы осознаем, и те, которые не осознаем».

Основное отличие патогенетической психотерапии от психоанализа состоит в следующем: «В отличие от психоанализа при патогенетической психотерапии речь идет о расширении сферы осознаваемого не на основе прямого анализа бессознательного, а посредством поиска связей между разобщенными прежде в сознании больного представлениями, точной вербализации неясных переживаний и понятий» [Карвасарский Б.Д., 2000].

Метод Фрейда − это, прежде всего интерпретация (толкование) свободных ассоциаций, сновидений, явлений сопротивления и переноса. В.Н. Мясищев обращает внимание на то, что в этом списке не фигурирует как особая методика главное достижение Фрейда − подробное ознакомление с историей переживаний и актуальной ситуацией больного. Эта сторона его метода не была достаточно оценена. Между тем, само понятие глубинной психологии произошло от углубления в переживания больного и в историю вплоть до далекого прошлого.

В классическом психоанализе история жизни пациента, его личность и отношения, патогенная конфликтная ситуация обсуждаются в самом начале психотерапии в рамках «предварительного интервью», которое предназначено для общей ориентации психотерапевта в жизненной ситуации и проблематике пациента. Главная же цель предварительного интервью, которое может продолжаться несколько сеансов, состоит в диагностике и оценке пригодности пациента для психоаналитического лечения. Таким образом, история пациента не служит материалом для прямого ее анализа, но раскрывается в ее значимых аспектах в процессе психотерапии опосредованно через интерпретацию свободных ассоциаций, сопротивления, переноса и т.п. Прошлое пациента прозрачно проступает сквозь его настоящее [Гринсон Р., 1994].

Терапевт психодинамического направления внимательно выслушивает историю болезни своего пациента, обращая особое внимание на те конфликты, которые ему пришлось пережить в ходе развития и на те объекты, с которыми связан такой конфликтный опыт. Все эти конфликты обладают потенциалом для трансфера, который возникает при лечении, когда прошлое оживет в настоящем. Подчеркивается, что очень полезно и даже предпочтительно, если опытный терапевт способен провести обследование в конфронтационной манере в случае, когда пациент безусловно нуждается в лечении, а затем изменить стиль на более интерпретативный и психоаналитический, отдавая себе отчет, что «определенный параметр» уже внесен в процесс лечения, и он потребует своей интерпретации на более позднем этапе [Райкрофт Ч., 1995]. К моменту окончания диагностической части работы, которая иногда продолжается довольно долго, терапия, собственно, как на это указывает О. Кернберг, может ею и закончиться. Причем в результате приобретения достаточного опыта совместного с терапевтом обсуждения волнующих пациента вопросов проясняются некоторые из привычных способов реагирования и понимания пациентом самого себя и других. Если после этих предварительных сеансов принимается решение начинать работу, то заключается так называемый контракт. В процессе собственно психоаналитического сеттинга пациент обычно свободно ассоциирует большую часть сеанса, но он может также рассказывать сновидения или другие события [Соколова Е.Т., 2002].

В патогенетической психотерапии, напротив, материалом для анализа служит история жизни пациента, а сам анализ проводится в форме беседы-дискуссии. Эта форма, практикуемая в рациональной психотерапии Дюбуа, предусматривает активное участие больного в психотерапевтическом процессе. Однако метод рациональной психотерапии имеет в виду в основном status praesens больного, его состояние в момент встречи с врачом и в течение последующего процесса лечения. История развития личности не предусматривается методом Дюбуа, и в этом неисторическом подходе к больному заключается теоретическая слабость и недостаточная эффективность рациональной психотерапии. Несомненная заслуга Фрейда заключается в том, что он первый понял значение истории личности в патогенезе невроза.

Главная задача патогенетической психотерапии заключается в совместном с больным анализе источников его невроза в процессе разбора его биографии, начиная с детства. По форме проведения сеансов терапии («беседа-дискуссия») патогенетическая психотерапия сближается с рациональной, по содержанию же дискуссий (анализ конфликтных отношений) − психодинамической психотерапией.

Вольф Лаутербах (1978) также размещает метод В.Н. Мясищева на шкале психотерапевтических подходов между рациональной и каузальной психотерапией. И поясняет, что в то время как рациональные психотерапевты популярно объясняют своим пациентам этиологию их расстройств в свете учения И.П. Павлова и показывают ошибочность их суждений, патогенетические психотерапевты не просто объясняют пациентам их нарушения в терминах В.Н. Мясищева, но добиваются постепенного осознания пациентом психологических причин, лежащих в основе их расстройств.

Сам В.Н. Мясищев относил свой метод к рациональной психотерапии, в том ее варианте, который нацелен на переубеждения больного и формирования у него правильных убеждений. Убеждение не только формирует правильное представление, но и обеспечивает действенность, регуляторную силу правильного представления. Эта сила возникает по мере того, как реорганизуется личность и система ее отношений к действительности. Формированию новых убеждений способствует, прежде всего, использование таких приемов рациональной психотерапии, как конфронтация, сократовский диалог, когнитивный диспут. Патогенетический анализ прибегает, когда это необходимо, также и к «осторожной» интерпретации (в виде предположения), предупреждая, однако, против поспешных толкований. Сподвижница В.Н. Мясищева Е.К. Яковлева писала, что «не следует врачу самому разъяснять больному причины развития у него заболевания, особенно не следует это делать поспешно, желательно добиться понимания их самим больным».

Приводим пример «конфронтационного стиля» работы патогенетического психотерапевта, ученика В.Н. Мясищева А.Я. Страумита (1976).

Больная Т. Диагноз: неврастения с тахикардиальным синдромом и кардиофобией в форме навязчивых идей. При поступлении в клинику отрицала связь своего заболевания с психогенией и считала, что его основной причиной является грипп, осложнивший течение гипертонической болезни. Однако проведенное соматическое обследование не подтвердило наличие гипертонии. В то же время в результате психогенетического анализа было установлено, что, являясь одинокой пожилой женщиной, она уже много лет и крайне тяжело переживала свою личную неустроенность. После соответствующего разъяснения пациентка принципиально согласилась с тем, что она страдает не гипертонией, а неврозом и что последний мог возникнуть вследствие именно этих переживаний. Но ее согласие было неустойчивым. Одновременно она высказывала сомнение: «Все-таки непонятно, своим одиночеством я мучилась уже давно, но ничего — была здоровой. Заболела же я только после гриппа». Тогда состоялась следующая беседа:

Терапевт (Т.): Два дня назад вы рассказали, что в момент заболевания гриппом из-за возникшей физической слабости вы не могли сами вызвать врача, хотели попросить это сделать соседей, но их не оказалось дома.

Пациентка (П.): Да, так это и было.
Т.: Но соседи, видимо, должны были скоро прийти?

П.: В том-то и дело, что нет. Это был воскресный день, и они уехали на дачу. Если бы они должны были скоро вернуться, я бы не испугалась.

Т.: А чего конкретно вы испугались?

П.: Своего физического состояния, конечно. Температура, слабость, голова болит... Потом у меня до этого никогда не было таких сердцебиений.

Т.: Но вы только что сказали, что если бы соседи быстро вернулись, вы бы не испугались. Значит одного плохого физического самочувствия было для испуга мало.

П.: Но ведь это же понятно. Когда плохо себя чувствуешь, да еще никого нет вокруг и некого попросить о помощи, так испугаешься вдвойне.

Т.: Я согласен с вами, но ведь вы в течение многих лет жили одна и в какой-то мере привыкли к одиночеству?

П.: Привыкла, конечно... Хотя к этому привыкнуть очень трудно... Потом я вспомнила, что у меня находили гипертонию.

Т.: Вы вспомнили об этом в момент испуга?

П.: Да, а ведь это заболевание прогрессирующее. Кто знает, чем оно может кончиться!? Я уже не молодая... еще два–три года и жди чего-нибудь вроде инфаркта!

Т.: Эти мысли вам тоже пришли в голову в тот момент?

П.: Да... Я сейчас вспомнила, что даже представила себе тогда, как я умираю, а рядом ни одной родной души... Даже заплакала...

Т.: Нельзя ли все-таки предположить, что вот именно эти переживания, очень трудное положение одинокой женщины, а не грипп, вызвали ваше заболевание?

П.: Не знаю... Может быть, вы и правы.

Патогенетическая психотерапия не могла принять методов психоанализа, предназначенных для прямого анализа «бессознательного», поскольку они были скомпрометированы спекулятивными интерпретациями анализируемого материала (свободных ассоциаций и сновидений), которые исходили из теоретических концепций психоанализа и, в частности, учения Фрейда о сексуальных стадиях развития ребенка. Отказываясь от спекулятивных методов психоанализа, В.Н. Мясищев стремился к разработке научных экспериментально верифицированных методов изучения неосознаваемых аспектов психики. В его клинике неврозов широко применялся метод ассоциативного эксперимента с одновременной записью кожно-гальванической реакции на словесные раздражители эмоционально-значимые для больных.

Тем не менее, отказ от свободных ассоциаций и проработки сновидений и ограничение метода патогенетической психотерапии беседой-дискуссией привел к снижению его «катартического потенциала». Возникший дефицит спонтанного самовыражения пациентов в процессе чрезмерно интеллектуализированного анализа восполняется в аналитико-катартической терапии с помощью использования методов, способствующих вызыванию катарсиса.

В АКТА катартические методы не заменяют «беседу-дискуссию», а дополняют ее. Соотношение этих двух составляющих метода меняется в зависимости от целей психотерапии. Выявление глубинного патогенного конфликта и связи его с невротической симптоматикой требует более глубокого и детального анализа истории болезни и истории личности пациента – в этих случаях «беседа» служит «фоном» психотерапевтического процесса, на котором в виде «фигур» применяются те или иные психодраматические техники. При работе же с «психологическими проблемами» анализ может осуществляться преимущественно с помощью катартических техник, проигрывания прошлых и актуальных конфликтных ситуаций «здесь-и-сейчас». Об этом более подробно – ниже.


Катартические методы с применением психодраматических техник

Наши усилия в направлении разработки метода патогенетической психотерапии привели к расширению арсенала ее технических приемов за счет интеграции методов гештальт-терапии, которые привлекают своим не интерпретативным характером, а, кроме того, дополняют «разговорный» метод патогенетической психотерапии техниками, которые акцентируют осознание актуального жизненного опыта «здесь и теперь», восстанавливая в своих правах эмоции и телесные ощущения. Гештальт − целостный подход к человеческому существу, одновременно охватывающий его сенсорную, аффективную, интеллектуальную, духовную составляющие и способствующий осуществлению «глобального переживания, при котором тело смогло бы заговорить, а слово − воплотиться» [Гингер С., Гингер А., 2001].

Гештальт-терапия вобрала в себя многое из психоаналитической и экзистенциальной психологии, а также отдельные элементы психодрамы (проигрывание конфликтов), групповой психотерапии и дзен-буддизма (акцент на мудрости, а не на интеллектуальности, и упор на осознании настоящего). Дух гештальт-терапии отличается гуманизмом и ориентацией на развитие, что сделало ее значимой силой в движении за развитие человеческого потенциала. Как и любой другой метод гештальт-терапия не избежала критики. Критиковалось то, что гештальт делает акцент на чувствах, а не на мыслях, и на процессе, а не на содержании. Некоторые из тезисов гештальт-терапии являются не только ложными, но и опасными. Среди них следующие: человек функционирует лучше всего, когда он пребывает в одиночестве; человеческая природа хороша уже сама по себе; всякое мышление невротично и незрело» [Cadwallader А., 1984].

Метод гештальт-терапии, как и метод патогенетической психотерапии, в отличие от психоанализа, направлен не на прямой анализ бессознательного, а на расширение сферы осознаваемого посредством вербализации неясных переживаний и понятий в ситуации «здесь и сейчас» с помощью специально разработанной техники. Перлз указывал на чрезмерную обширность фрейдовского «бессознательного», которое объединяло ранее осознаваемые, а впоследствии вытесненные чувства, и никогда не входившие в сознание впечатления. Он предпочитал говорить о «неосознаваемом в данный момент» и изучать скорее актуальный процесс вытеснения, чем содержание вытесненного материала. Перлз утверждал, что внимательное наблюдение за актуальными поверхностными явлениями может дать столько же материала, сколько и длительные «археологические раскопки», направленные на эксгумацию в той или иной степени искаженных «псевдовоспоминаний детства» (цит. по С. Гингер, А. Гингер, 2001).

Основной принцип гештальт-терапии — осознание «здесь и сейчас», поэтому все техники направлены на осознание. Терапия строится в духе импровизации. Методы варьируют в зависимости от пациента и конкретной ситуации, при этом психотерапевт опирается на уже известные техники. «Годится все, что способствует осознанию» [Enright G., 1980].

В практическом отношении имеется два существенных отличия от классического психоанализа. Во-первых, гештальт-терапевт не обращается к личной истории пациента. Пациенту не разрешается говорить о проблемах в прошедшем времени или в форме воспоминаний; пациенту предлагают пережить их «сейчас». Во-вторых, метод «осознания здесь и сейчас» не нуждается в интерпретациях. Любые поиски объяснений причин расстройства, связанного с травмами раннего детства, представляются Перлзу защитными оправданиями, которые усиливают, а не разрушают невроз. Так, если я приду к заключению, что «я бессилен, потому что моя мать чрезмерно меня опекала и подавляла моего отца», то это станет «извинением» всех моих актуальных трудностей и позволит мне утвердиться в моем фаталистическом детерминизме. Можно сказать вместе с Лаканом, что «интерпретация питает симптом». Это значит, что в первое время она его поддерживает и усиливает, придавая ему смысл [Гингер С., Гингер А., 2001].

Перлз отказался от интерпретации, как от метода, который, будучи нацелен на осознание причины невротического расстройства, в действительности уводит от конфронтации с актуальными мыслями, чувствами, телесными процессами, моторной деятельности. Гештальт-терапевт конфронтирует пациента. Он выявляет, как происходит сопротивление осознанию. «Что и как важнее, чем почему». Перлз заменяет интерпретацию конфронтацией сопротивлению пациента осознанию возникающих в ситуации «сейчас», всплывающих на поверхность сознания травматических (актуализирующихся) воспоминаний-переживаний (гештальтов).

В отличие от свободных ассоциаций в психоанализе, гештальт-терапия придает особое значение концентрации. Свободные ассоциации ведут к избеганию, полету идей; концентрация подразумевает фокусирование на фигуре, а не на фоне. Концентрация необходима для преодоления сопротивления. Гештальт-терапевт фрустрирует пациента, пока тот, как писал Перлз, «не окажется лицом к лицу со своими блоками, запретами, нежеланием видеть, слышать, обладать силой, властью, самостоятельно обеспечить свою безопасность». Вместе с тем задача психотерапевта — создать ситуацию, в которой пациент ощущает принятие и не испытывает угрозы. Фрустрация не связана с враждебностью. Если пациент сопротивляется работе с материалом, к которому привлекает его внимание психотерапевт, то не следует его подталкивать. Придут другие времена, когда пациент будет готов к такой работе [Паттерсон С., Уоткинс Э., 2003].

Катартические техники АКТА представляют собой синтез элементов гештальт-терапии, психодрамы и личностно-центрированной терапии Роджерса. Все эти направления, основанные на катарсисе, разделяют общий принцип – «встреча» (encounter). Современное понятие термина «встреча» включает несколько элементов: 1) самораскрытие, 2) самосознание (осознание самого себя и своего физического «Я»), 3) ответственность перед собой, 4) внимание к чувствам, 4) сосредоточенность на «здесь-и-сейчас» (Рудестам К., 1998,).

Установка пациента на самораскрытие тесно связана с открытостью и честностью. Терапевт побуждает пациента к раскрытию своих сокровенных мыслей и чувств, создавая и поддерживая при этом атмосферу безусловного положительного принятия, безопасности и доверительности, поскольку хорошо известно, что откровенное признание перед сочувствующим слушателем – священником, врачом, адвокатом или психотерапевтом, – к которым принято обращаться в трудные минуты жизни, – оказывает терапевтическое воздействие в силу катартического эффекта.

Самораскрытие в процессе терапии ведет к росту самосознания, что в свою очередь вызывает изменения в желаемом направлении. Достижению высокого уровня самосознания способствует применение терапевтом конфронтационных техник. Конфронтация, как самый эффективный способ преодоления эмоциональных блоков, побуждает пациента к рефлексии, размышлениям о своем поведении, к его анализу и пересмотру.

Принцип ответственности заключается в отношении к пациенту как к личности, которая способна активно участвовать в процессе изменения. Побуждая пациента к реализации собственных ресурсов и подчеркивая ответственность пациента за результат терапевтического процесса, терапевт не отрицает и собственную ответственность за его ход.

Наиболее существенным недостатком многих видов психотерапевтического воздействия является дефицит внимания к чувствам и недостаточное вовлечение клиента в терапевтический процесс. Выступая против такого положения дел, многие психотерапевты с целью усиления интенсивности и значимости аффективных переживаний заимствуют из гештальт-терапии и психодрамы экспрессивные приемы работы, ориентированные на развитие и осознание эмоций (Warkentin,1969). Согласно гуманистической концепции выражение чувств рассматривается как наиболее адекватная форма подлинных человеческих взаимоотношений. Путь к реализации такого идеала – снижение интеллектуальной психологической защиты, препятствующей эмоциональному инсайту (Рудестам К.,1998).

Спонтанность, как одно из важных понятий психодрамы, сближает ее с подходами, делающими акцент на принципе «здесь-и-сейчас». Проблемы и отношения не анализируются на словах, а переживаются в каждый данный момент их существования. В психодраме «здесь и сейчас» растянуто так, что в его рамках можно воспроизвести прошлые события и подготовиться к предстоящим. Но основной упор делается на приобретение опыта по ходу текущих переживаний, а не в процессе рассказа о прошлых событиях или глубоко похороненных чувствах (Рудестам К.,1998).

Своеобразие аналитико-катартической терапии состоит в том, то она сочетает в себе аналитический метод «беседы-дискуссии» с техническими приемами «здесь-и-сейчас». Эмоционально насыщенный разговор о прошлом или настоящем, практикуемый в патогенетической психотерапии, сочетается с проигрыванием прошлого (и текущего), что облегчает выражение чувств и способствует вызыванию катарсиса.

Причем, концентрация на «здесь-и-сейчас» в аналитико-катартической терапии не ограничивается целью «расширения осознания», что характерно, например, для гештальт-терапии. Поскольку в фокусе проработки оказываются как прошлые переживания, так и актуальный проблемный материал пациента, то это дает возможность пациенту логически связывать разрозненные прежде представления и прояснять истинные причины, вызвавшие эмоциональное расстройство. Таким образом, речь идет не о «расширении осознания» как предпосылки «личностного роста», а о вскрытии психогенеза конкретных эмоциональных проблем.

Как и при методе «беседы» (эмоционально насыщенном разговоре с пациентом) при использовании монодрамы и других катартических приемов основные задачи психотерапевта в основном остаются прежними: эмоциональная стимуляция, преодоление сопротивления с помощью конфронтации и поддержки, кларификация. Однако меняется его функция: из собеседника терапевт превращается в участника разыгрываемого драматического действия, выступая при этом в разных ролях – дублера («альтер-эго») пациента, суфлера, вспомогательного «Я», режиссера, «проводника». В этой многофункциональности терапевта заключается преимущество монодрамы перед классической психодрамой: все действие совершается под его контролем, все рычаги управления процессом находятся в его руках, тем самым исключаются рассогласованные действия других участников психодрамы.

Выйдя из недр патогенетической психотерапии, но сохранив при этом ее аналитический метод «беседы-дискуссии», аналитико-катартическая терапия вобрала в себя дух катартического метода гештальт-терапии и психодрамы Морено.

Вызыванию катарсиса способствуют усилия психотерапевта, направленные на эмоциональное отреагирование и переосмысление пациентом болезненных конфликтных переживаний в результате преодоления возникающего сопротивления.

К этим усилиям, которые прилагает терапевт в ходе сеанса психотерапии («встречи»), относятся следующие приемы.

Вербализация и отражение эмоций. Вербализация – это точное словесное описание психотерапевтом эмпатического понимания эмоционального содержания переживания пациента. Пациенты часто с трудом находят слова для выражения своих чувств, желаний, отношений. Этим объясняется их скованность в эмоциональном реагировании и поведении. В высказываниях пациентов лишь намечается эмоциональное или мотивационное содержание, и их значение пока неясно, неизвестно или не осознано пациентом. Реакция терапевта состоит в таких случаях в том, чтобы в условиях эмпатической коммуникации сообщить пациенту свое понимание его переживаний и поведения доступным последнему языком. С помощью вербализации терапевт последовательно проникать в те сферы переживаний, о которых пациент прежде не мог высказаться.

Конфронтация понимается как столкновение пациента со своими проблемами, конфликтами, отношениями, с характерными эмоциональными и поведенческими стереотипами (Г. Л. Исурина, 1994). Психотерапевт использует этот прием, чтобы привлечь внимание пациента к особенностям его поведения, не пытаясь их объяснить или интерпретировать (Ч. Райкрофт, 1995). В АКТА конфронтация часто приобретает форму сократовского диалога. «Неудобные» для пациента вопросы, ответов на которые он невольно избегает, задает его беспристрастное альтер-эго в лице терапевта, благодаря чему классический сократовский диалог (между терапевтом и пациентом) превращается в диалог между противоречивыми тенденциями личности пациента. При этом терапевт часто использует амплификацию – усиление чувств или их физических дериватов. По просьбе терапевта пациент нарочито усиливает эти вопросы, в результате они подчас приобретают крайнюю эмоциональную насыщенность, провоцируя пациента на столь же эмоциональные, искренние ответы-признания. Подавленные эмоции высвобождаются, прорываясь сквозь защиту, и становятся доступными вербализации, обнажая скрытое содержание переживаний. Конфронтация, таким образом, запускает механизм кларификации (прояснения) с последующим инсайтом. В отличие от интерпретативных психоаналитических методов АК-терапевт не привносит в ходе терапии своего содержания, он лишь «отражает» различные аспекты психологической реальности пациента, концентрируя его внимание на противоречивых мыслях, чувствах, поступках.

Таким образом, катартическая техника содержит в себе ряд взаимодополняющих приемов и механизмов, к которым относятся, прежде всего, конфронтация, вербализация, отражение эмоций, амплификация, кларификация.

Существенное отличие АКТА от патогенетической психотерапии состоит в следующем. Проводя психогенетический анализ патогенетический психотерапевт вначале выясняет для себя психогенез заболевания и источник возникновения невротических симптомов, создает «гипотезу» психогенеза, а затем помогает пациенту самому разобраться в причинах патогенных переживаний. Для этого ему требуется детальное выяснение биографических данных, выяснение жизненной истории, истории развития заболевания, личности и т.п. Терапевт «ведет» пациента к намеченной цели; в этом смысле анализ проводится «совместно с пациентом». В ситуации реального взаимодействия терапевт, осуществляя психогенетический анализ, использует дискуссию (когнитивный диспут) с убеждением и разубеждением, сократовский диалог, конфронтацию и другие приемы патогенетической психотерапии.

Роль аналитико-катартического терапевта при использовании катартических методов несколько иная, акцент смещается на пациента: анализ проводит сам пациент при участии терапевта. Терапевт «сопровождает» пациента по пути его самопознания, создает условия для преодоления возникающих на этом пути эмоциональных блоков, присоединяясь к пациенту, отождествляясь с ним, выступая в роли дублера («внутреннего Я»), вспомогательного «Я» и др. Терапевт и пациент проходят этот путь вместе, методом проб и ошибок, нащупывая правильные ходы.

Поведение и стиль АК-терапевта менее директивны и более либеральны, чем это принято в психодинамической психотерапии. АК-терапевт выступает в роли не столько специалиста, сколько равноправного партнера, формирующего спонтанные «Я – ты» отношения, не обремененные традиционными правилами и ограничениями. АК-терапевт действует в соответствии со своей интуицией, свободно делится своими мыслями и чувствами, выступая в качестве модели личности, способной к самораскрытию и конфронтации. Аутентичность, открытость, эмоциональная вовлеченность терапевта способствуют включению катартических механизмов лечебного действия.

Существенное отличие аналитико-катартической терапии от патогенетической психотерапии состоит в следующем. Формулируя цель патогенетической психотерапии, Е. К. Яковлева писала, что необходимо с помощью психогенетического анализа «добиться» понимания психогенеза невроза самим пациентом. Аналитико-катартическая терапия видит цель в том, чтобы «создать условия» для самопознания, среди которых ведущая роль отводится помимо правильных отношений «пациент-терапевт», что акцентирует и патогенетическая психотерапия, также техническим приемам, способствующим преодолению сопротивления пациента. Принцип Перлза «что и как важнее, чем почему» является одним из наиболее значимых в аналитико-катартической терапии. Патогенетическая психотерапия придавала не достаточное внимание феномену сопротивления и способам его преодоления.

АК-терапевт стремится к тому, чтобы каждая «встреча» с пациентом завершалась достижением катарсиса, или ага-переживанием. Каждая «встреча» – это волнующее событие для пациента, к которому он внутренне готовится. Переживания пациента, актуализированные в процессе обсуждения его жизни, личности, патогенной ситуации, запускают незаметный, подсознательный аналитический процесс – процесс самопознания. Человек, который заявляет о своей проблеме, уже на пути к ее решению. Он вынашивал эту проблему в течение долгого времени, он созрел для ее решения. Вот почему к таким ситуациям приложим принцип гештальт-терапии «знание уже присутствует», его необходимо только «открыть», в чем и заключается главная задача психотерапевта: помощь пациенту в преодолении сопротивления. Катарсис – это последний аккорд процесса переживания-самопознания, кульминация «встречи». Как в трагедии: зритель, прослеживая путь героя, отождествляясь с ним и сопереживая, постепенно движется к заключительной сцене, кульминации пьесы – к высшей точке накала страстей с внезапным их разрешением и обретением чувства освобождения и просветления.

В своей практике мы применяем, главным образом, приемы монодрамы с использованием «пустого стула». Здесь может быть несколько вариантов.

1. Разыгрывание внутреннего конфликта посредством «диалога с противоречивыми тенденциями своей личности». У Уоткинса (Watkins M., 1986) эта техника описывается под названием «встреча» – диалог между различными частями личности протагониста.

Чувство замешательства пациента может быть продуктивно реконструировано как конфликт, в котором различные части Я прерывают друг друга. Экстернализируя внутренние диалоги и разделяя голоса, добиваются прояснения проблемы. В гештальт-терапии эта техника называется интегрированием «полярностей». Ее целью является повышение интеграции индивида, что требует идентификации расщепленных или противоборствующих фрагментов его личности, преодоления внутренних барьеров и установление связей между этими фрагментами. Чаще всего в каждом из таких фрагментов содержится комплекс определенных содержаний, представляющих собой некую форму фиксирования переживаний, связанных с процессом расщепления. Эта техника − попытка выразить эти содержания вербально в форме диалога между частями своей личности. Одним из наиболее важных Перлз считал разделение личности на две части, так называемые top-dog и under-dog, что соответствует психоаналитическим понятиям Суперэго и Ид.

Подобные диалоги могут проводиться между другими «полярностями», такими как любовь или ненависть, жестокость или нежность, автономия или зависимость, авантюра или безопасность, мужественность или женственность и т. д.

В аналитико-катартической терапии эта техника успешно используется для прояснения конфликтных отношений.

В качестве примера приводим начало диалога участницы семинара Эмили.

Пример 1.

Т (терапевт): Какие у вас трудности?

Э. У меня проблемы с воспитанием ребенка.

Т. Расскажите подробнее.

Э. Я проявляю непоследовательность в воспитании: иногда я слишком строга, а иногда все спускаю на тормозах, и ребенок просто не знает в какие моменты как реагировать. Иногда я разрешаю что-то, а потом, то же самое запрещаю. Я понимаю, что это не конструктивное поведение, но не могу справиться с непоследовательностью, понимаю, что для дочери это в последующем будет не очень хорошо.

Т. А вы могли бы привести какие-то конкретные случаи проявления вашей последовательности и непоследовательности?

Э. Ну, например, со стиральной машиной − все время говорится «нельзя ее крутить, она может сломаться», какое-то время я ей постоянно говорю «ай-яй-яй», шлепну по попе, объясняю, почему так нельзя делать, так у меня держится три-четыре дня. На четвертый день она подходит к машине и видит, что я ничего не говорю, хотя и вижу, что она делает. Потом проходит какое-то время, она постоянно крутит, и в следующие три дня я начинаю снова ее учить, что этого нельзя делать, и поэтому она не понимает, почему нельзя делать то, что ей разрешалось делать в предыдущие дни, что же она делает плохо? Так же, когда мы гуляем: сегодня на забор лазать нельзя, а завтра − «давай я тебя научу, как через него лучше перелазить». Сегодня с собачкой дворовой общаться нельзя, а через три дня − «какая собачка хорошая, давай ее погладим!»

Т. Это мы может разыграть как диалог между двумя частями или аспектами личности: это мать запрещающая и мать разрешающая (позволяющая)…

Э. (прерывая) мне хотелось бы, чтобы была какая-то середина…

Напротив клиентки располагают пустой стул. Распределяются роли: мать разрешающая (Эр), мать запрещающая (Эз).

Эз. (к матери разрешающей) Расскажи мне, что ты разрешаешь своему ребенку?

Эр. Ну, для начала я ей разрешаю бегать, играть, есть конфеты, разрешаю ей думать самой, находить решения различных трудных ситуаций, также я разрешаю ей иногда то, что по закону нашего семейного дома нельзя, ну, например, крутить стиральную машину или открывать духовой шкаф. А ты что запрещаешь?

Эз. У меня запреты следующие: не разговаривать, не общаться с чужими людьми, если я этого не разрешаю, нельзя подходить к бытовой технике, нельзя трогать газ, нельзя писаться в штаны, нельзя мешать родителям говорить по телефону или если они заняты… нельзя разговаривать… учиться говорить на взрослом языке… (подавленно, тихим голосом) потому что мне удобно, когда ты маленькая… (неуверенно) когда маленький ребенок… хочется продлить данную ситуацию…

Т. Не понял, еще раз, я не понял…

Эз. (уверенно и громко) Продлить хочется ситуацию, когда ребенок маленький! Поэтому я не хочу, чтобы она говорила на взрослом языке.

Т. Что значит говорить на взрослом языке?

Эз. Ну, то есть говорить уже как взрослый человек… фразовая речь и так далее…

Т. А она уже может говорить так?

Эз. Пока еще не совсем.

Т. Так что же вы запрещаете?

Эз. молчит.

Т. Поясните этот момент. Я запрещаю ей…?

Эз. Я запрещаю ей проявлять инициативу в каких-либо ситуациях. Когда она сама хочет что-либо сделать, мне проще сделать за нее. Так же как помыть полы или вытереть пыль − тогда она раздражает меня тем, что лезет и мешает мне убирать квартиру, поэтому я иногда ей запрещаю это делать.

Т. Вы говорите: «говорить на взрослом языке», это что метафора?

Эз. Да, метафора.

Т. Значит «я запрещаю ей говорить на взрослом языке» это значит…?

Эз. Это значит требовать у меня различные вещи, которые необходимы для уборки дома, для мытья посуды, для выхода на улицу, чтобы манипулировать этими вещами в достаточной мере…

Т. (в роли дублера) Я не хочу, чтобы она взрослела!

Эз. (с готовностью подхватывая) Да, я не хочу, чтобы она взрослела! Да. Это так.

Т. (с ударением) Я не хочу, чтобы она взрослела! Обоснуйте это!

Эз. Я не хочу, чтобы она взрослела! Я хочу, чтобы она была маленьким ребенком и прочее... (пауза) Потому что я знаю, что второго ребенка у меня уже не будет… вот и все… (с сожалением).

Т. (в роли дублера): Потому что я знаю, что второго ребенка у меня уже не будет…и хочу, чтобы ребенок всегда оставался маленьким…

Эз. (подхватывая) хрупенькая, от меня бы зависела… ее жизнь, ее состояние, с которой можно было бы посюсюкаться… и мне нравится, когда она, например, падает, ударяется или она начинает плакать — мне нравится именно тот момент, когда ее можно прижать к себе, обнять, поцеловать, погладить, сказать, какая ты моя дорогая и все пр. (Пересаживается на противоположный стул).

Эр. А я разрешаю, потому что я считаю, что ребенок должен развиваться, он растет, и он должна быть самостоятельной! Поэтому стараюсь тем, что все ей разрешаю, чтобы она набивала шишки сама и училась реагировать на различные ситуации… и в большей степени разрешаю потому, что у себя в семье мои родители были более строги, нежели я. Мне хочется, чтобы она чувствовала себя красивой, умной, защищенной, умеющей за себя постоять, поэтому я ей много разрешаю… Иногда, конечно, перехожу границы своей материнской любви, разрешаю многое… (пауза) потому что, наверное, те комплексы, которые у меня были от родительской семьи, до сих пор, хоть я и замуж вышла, родила ребенка, до сих пор остались, и мне не хочется, чтобы у меня ребенок повторил ошибки, которые были у меня в моем детстве. (Диалог продолжается и приводит, в конце концов, к прояснению деструктивных позиций матери в отношении дочери).

2. Разыгрывание внутреннего конфликта посредством «диалога с другим значимым лицом». Этот вариант «встречи» представляет собой аналог «обмена ролями» в психодраме, с той разницей, что в монодраме протагонист играет одновременно две роли: собственную роль и роль какой-либо другой ключевой фигуры. Эта техника помогает протагонисту, с одной стороны, взглянуть на себя и свою проблему с иной точки зрения, как бы глазами другого человека, обрести новый взгляд на собственное поведение, с другой стороны – понять, что «у каждого человека своя правда» и тем самым разрешить межличностный конфликт. (См. ниже пример 5).

3. Ядром монодрамы в АКТА является техника «дублирования», или «двойника». В этой технике психотерапевт («вспомогательный герой») играет роль внутреннего Я протагониста, помогая выразить и прояснить его чувства и невысказанные мысли. Отрешившись от своих собственных чувств и психологических представлений, дублер предается «вчувствованию» в протагониста и в его ситуацию, высказывая вытесненные им переживания, желания и представления. Любое замечание дублера, соответствующее миру переживаний протагониста, воспринимается последним как собственный внутренний голос; ошибочные замечания воспринимаются как «чужеродное тело» в собственном мире переживаний и «рефлекторно» устраняются. Важным является тот факт, что протагонист, как правило, не оказывает сопротивления верным высказываниям дублера, но принимает их и развивает в собственном монологе [Blatner A., 1985].


Другим условием успешного сеанса монодрамы является возникновение взаимной эмпатии и признания, двусторонний обмен эмоциями между клиентом и психотерапевтом – то, что Морено называл «теле». Установление теле-отношений позволяет двойнику и протагонисту разыгрывать сцену «в унисон», они чутко реагируют на реакции друг друга, причем протагонист выражает согласие или несогласии со своим «двойником» (терапевтом).

В роли «двойника» психотерапевт может играть поддерживающую роль для протагониста, однако, как только между ними развился альянс, терапевт «включает» мягкую провокацию или конфронтацию для ускорения процесса кларификации.

Пример 2: дублирование. Наташа, участница семинара.

Т (терапевт): Пожалуйста, Наташа, чем мы могли бы быть полезными для Вас?

Н.: У меня есть страхи, страхи по жизни, страхи за детей, страхи за свою семью, и если бы я разобралась или вы помогли бы мне эти страхи снизить, то вы бы мне помогли.

Т.: Вы должны нас несколько просветить в плане вашей проблематики. Вы должны рассказать что-то о себе, нам даже не нужен подробный, последовательный рассказ, который ведет через все периоды вашей жизни, пусть это будет какое-то воспоминание из прошлого, какая-то ситуация неприятная, тяжелая для вас, которую вы носите в себе и которая возвращается время от времени, но так и не завершается, и тогда мы помогли бы вам ее завершить. Вы должны что-то такое о себе рассказать, что волнует вас.

Н.: Из прошлого? Не важно, сколько мне лет?

Т.: Не важно!

Н.: Я почему-то последнее время вспоминаю две ситуации, которые меня волнуют, не знаю, которая для вас более важна: это взаимоотношения с бабушкой в возраст 7-10 лет, когда я уезжала к ней на лето. Я единственная внучка, и она меня очень любила, но у нее был огромный страх, когда я уходила к подружкам, или в магазин, клуб, поэтому я часто оказывалась изолированной во дворе дома, за забором, и она все делала для того, чтобы я была рядом с ней. Позже я узнала, что у нее был суицид, я не была на ее похоронах, родители сообщили мне об этом позднее. Последний раз, когда я была с бабушкой, у нас с ней произошел конфликт. Но он был спровоцирован, возможно, ее болезнью, я не поняла тогда, почему произошел этот конфликт, помню только, что она меня даже не проводила. Помню, я обиделась на нее за какие-то необоснованные претензии ко мне. Вои и все. Почему-то в последнее время мне часто вспоминается эта ситуация. И еще одна маленькая ситуация из детства. Меня водили в школу, хотя я очень хотела ходить одна. Бабушка и мама держали меня. Эти ситуации последнее время часто вспоминаются.

Т.: Вы хотите сказать, что испытывали стеснение, вам хотелось больше свободы?

Н.: Да, да!

Т.: Но вы говорите страх…

Н.: Почему-то я связываю с маминым и бабушкиным страхом. А сейчас у меня страх за свою семью, за своих детей, за своего мужа… за ту ситуацию, в которой я оказываюсь.

Т.: Кто сейчас больше всего вызывает эти опасения?

Н.: Дочь и муж.

Т.: А что у них за дела такие?

Н.: Ну, дочь уже взрослая.

Т.: И что она замужем?

Н.: Нет.

Т.: И вы не хотите?

Н.: Нет, хочу!

Т.: В чем же проблема? Он не хочет?

Н.: Раньше может я и не хотела, год назад, а сейчас почему-то хочу, чтобы она замуж выходила. А она как раз сейчас… что-то у нее отношения нарушаются.

Т.: И вас это беспокоит?

Н.: И меня это беспокоит. И агрессия мужа сейчас тоже... Синдром детей, которые вылетают из родительского гнезда… как-то нарушаются наши с ним взаимоотношения, другие взгляды на все на это… Вот и эти страхи…

Т.: Мы можем проиграть эту ситуацию. Здесь прозвучал «симптом опустевшего гнезда». Дети должны покинуть семью, и ваши отношения с мужем стоят под угрозой. Очевидно, это и есть то, что лежит в основе ваших переживаний.

Н.: Страх одиночества, вот я сейчас подумала…

Т.: Но это тоже сводится к этому. (Показывая на пустой стул) Это ваш воображаемый муж. Вы хотите с ним эту ситуацию обсудить. Вы когда-нибудь с ним в реальной жизни обсуждали эти вопросы?

Н.: Напрямую нет. Так, некоторые реплики, он свою позицию ведет, я свою.

Т.: А что значит «его позиция»?

Н.: Он считает, что наши дети уже выучились, и сын и дочь работают… ну он считает, что все нормально. Все хорошо.

Т.: А ваша позиция?

Н.: Моя позиция тревожная, эмоциональная … Я немного недовольна тем… ну это, конечно ее выбор, … недовольна тем, что выбрала дочь, да, вот я сейчас подумала, что хотела, чтобы она выбрала ту же профессию, что и я психологию, но она наотрез отказывается, у нее экономическая специальность… ну вот и не знаю даже…

Т.: Ну хорошо, у вас есть к вашему мужу какие-то претензии, сомнения и тревоги, связанные с тем, что вас ждет впереди?

Н.: Да, есть. Я думаю, что когда мы останемся одни, … наши отношения… по идеи нам не о чем будет говорить… Сейчас мы детей обсуждаем, а дальше… Он считает, что детям надо помогать материально, дать образование, может это и правильно, но я считаю, что детям нужна и эмоциональная поддержка. То, что я говорю, что происходит с дочерью, он говорит, что все это ерунда. И сейчас дочь стала, когда я навязываю ей свои переживания, наоборот ближе к отцу, находить больше точек соприкосновения с ним и более увлекаться этой материальной стороной… ну вот как-то так...

Т.: Хорошо! Значит, перед вами ваш муж. Поговорите с ним об этой проблеме, которая возникла в связи с тем, что дочь, очевидно, скоро выйдет замуж, покинет ваш дом, вы останетесь вдвоем и вас беспокоит то, как будут дальше развиваться события. Такой разговор по душам, которого не было в действительности, но который состоится сейчас…

Т.: Как его зовут?

Н.: Можно без имени… пусть «дорогой».

Т.: (с легкой иронией). Он у нас будет «дорогой».

Н.: Но он дорог, действительно…

Далее следует диалог с мужем.

Н.: Я хочу поговорить о нашей дочери. Я знаю, что ты сказал ей, что в мае ты собираешься финансировать ее поездку в Польшу, чтобы она на одной из конференций… почему-то я против, чтобы она поехала и почему-то я не хочу, я сопротивляюсь… ты точно решил, что она поедет на эту конференцию, потому что она собирается оформить...

Т.: Послушайте, неужели это так важно, поедет она на конференцию или нет?

Н.: Для меня это важно, я не хочу ее отпускать!

Т.: Так и скажите, что вы не хотите, чтобы она поехала.
Н.: Я не хочу, чтобы она поехала!

Муж: Нет, она поедет, это уже решено, и я собираюсь ее отправить.

Т. (за мужа): Почему, собственно говоря, ты не хочешь, чтобы она поехала?

Н.: Потому что у меня был неудачный опыт. Мы также отправляли сына в Англию, и когда он приехал, я увидела в его поведении очень много развязанности, свобода и во взаимоотношениях… и эти бары… А для профессии и карьеры это ничего не дало. Язык он не выучил, хотя было достаточно времени. Я опасаюсь, что дочь сейчас поедет и тоже это будет. Опять боюсь, что в профессиональном плане ничего не будет, а найдет какие-то отношения, встретит кого-то…

Т (в роли дублера): Я боюсь, что она кого-то встретит…выйдет замуж и… останется в Австрии?

Н.: Да!

Т. (в роли дублера): Я буду одна с тобой, и останемся мы вдвоем…

Н.: И мы останемся с тобой вдвоем…

Т.: Произнесите монолог «Мы останемся вдвоем». На старости лет…(смешок с обеих сторон). Увы мне, увы! Монолог! Я останусь с тобой…

Н.: Мне дальше сложно! Потому что дальше неопределенность, я не знаю, что значит, мы будем вдвоем…

Т.: Нет, дальше все может быть определенно, если вы выскажете ему претензии, почему вы так боитесь, что вы останетесь вдвоем, почему вы не видите в нем человека, в котором на старости лет найдете опору, друга вот это проговорите!

Н.: Потому что нас связывали дети…

Т.: (прерывая) Да не потому что связывали дети… Вы должны сейчас сказать начистоту то, что вы не решаетесь сказать не только там, но даже здесь вы не решаетесь сказать, произнести…

Н.: Потому что я боюсь, что мы останемся с тобой вдвоем и я… у меня мысли сейчас, что я тоже поеду к дочери…и у меня мысль такая, что я тоже могу… я хочу развиваться, я хочу развиваться в своей профессии и… ты мою профессию не очень поддерживаешь.

Ты не поддерживаешь меня в моей профессии, и у тебя другие интересы, другая профессия. Когда я буду уезжать на какие-то семинары, конференции или к своей дочери, я боюсь, что когда я приеду (далее говорит тихо, с фальшивыми нотками), ты уйдешь… и я останусь одна страх одиночества!

Т.: То есть я боюсь чего?

Н.: Остаться одной!

Т.: Еще раз! Я боюсь остаться одной. Без тебя, без дочери… Потому что… что?

Н.: Потому что я хочу развиваться по своей профессии…

Т. (дублер): Потому что я хочу развиваться вместе…

Н.: (низким тихим голосом) вместе с дочерью …

Т.: Вот это ему скажите!

Н.: (живо) Я хочу развиваться вместе с дочерью…

Т.: (дублер) А не жить с тобой на старости лет.

Н.: (срываясь на нервный смешок) А не жить с тобой на старости лет.

Т.: (дублер) Я хочу жить с дочерью, ездить с ней на семинары, развиваться, а ты нам…

Н.: (живо подхватывая) не нужен!

Т.: Не нужен!

Н.: (с тем же нервным смешком) Все, я от тебя ухожу!

Т.: Уходить или не уходить − это другое дело… (после паузы) Вам его не жалко?

Н.: Мне его? Ну и жалко и в то же время…он мне мало помогал, когда они были маленькими…

Т.: (дублер): Это моя маленькая месть!

Н.: (с живой усмешкой, и раздумьем) Моя маленькая месть… наверное да! Тогда он развивался, а сейчас…я хочу развиваться и, да, наверное, это маленькая месть моя…

Т.: И теперь вам понятно, почему вы так цепляетесь за дочь, почему так важно для вас, чтобы она удачно вышла замуж, чтобы она вышла замуж так, чтобы рядом с ней было место …

Н.: для меня…

Т.: Для меня! Вот вам момент истины! Что вы чувствуете?

Н.: Облегчение.

Т.: А еще что?

Н.: Грусть…грустно, что не так выстраивала отношения с мужем, печально… но легче!

4. Запредельная реальность («surpus reality»). Термин относится к тому измерению психологического опыта, который выходит за границы физической реальности. Протагонист вступает в отношения с людьми, которые умерли, детьми, которые не были рождены, религиозными персонажами и т. д. «Встречи» с этими важными психологическими фигурами так же важны в психодинамике пациента, как и отношения с действительными людьми.

5. В качестве разминки применяется имагинативная техника с выявлением проекций. Она отчасти носит и диагностический характер и выявляет потенциал креативности, спонтанности и искренности, способности пациента к риску. С точки зрения гештальт-терапии проекция — отказ от собственных импульсов, желаний и поступков. Пациенту предлагается идентифицируя себя с каким-либо объектом и описать себя в характеристиках этого объекта. Описывая объект, вместо «он» следует говорит «я». G. Enright (1977) приводит пример женщины, которая идентифицировала себя с потолочной балкой, описала ее следующим образом: «Я очень старомодная и бессмысленно украшенная… Я несу на себе огромную нагрузку». Собственное наблюдение: Пациентка рассказывает, что в последнее время испытывает усталость, раздражение, вспыльчивость. «После бессонной ночи и головной боли могу сорваться на сыне. Когда я в таком состоянии, он ко мне уже не подходит». На вопрос, что она чувствует в этом состоянии, отвечает: «Я чувствую, что во мне как будто бы пружина, готовая лопнуть!» По предложение терапевта пациентка отождествляется с пружиной и произносит следующий монолог: «Я пружина. Я не в виде спирали, как в будильнике, а как пластина (изображает руками), один конец которой фиксирован, а другой — свободен. Я хотела бы быть полностью свободной!» Поток слез, голос дрожит, со всхлипыванием: «больше не надо, я все поняла…».

Пример 3. Один из участников группы, врач по профессии, в качестве объекта отождествления выбирает «дерево», при уточняющем вопросе называет себя «кедром».

Испытуемый (И): Я кедр. У меня раскидистая густая крона. Ветви переплетены, запутаны. У меня крепкий ствол. Я расту в одиночестве, в стороне от других деревьев. На мне много ценных плодов орехов. Мои плоды очень полезны, они нужны людям, зверям и птицам. Все!».

Терапевт (Т) : Итак, «мои плоды очень нужны и полезны людям!»

И.: Да! Но есть люди, которые по-варварски относятся ко мне. Их прельщают мои плоды, и ради нескольких кедровых шишек они готовы сгубить меня подрезать пилами и свалить (говорит с нотками возмущения)! Все!

Т. Что ты чувствуешь?

И.: Я вспотел… Мне кажется, я говорил что-то важное для себя. Все, что я говорил, имеет отношение ко мне. Я не ожидал этого.

Т.: Ты хотел бы пойти дальше, продолжить монолог? Скажи этим людям, что ты о них думаешь, вырази свое отношение к ним.

И.: Вы гнусные, мерзкие типы! У вас нет ничего святого!

Т.: Приглядись к ним внимательно. Нет ли среди них знакомого лица? Чье это лицо?

И. (вдруг, с удивлением, неожиданно для себя): Это мой бывший начальник! Я был у него в подчинении несколько лет назад!

Т.: (ставит напротив И. стул). Здесь, напротив тебя сидит твой начальник. Скажи ему все, что накипело.

И.: (на лице гримаса презрения, отвращения) Ты сделал все, чтобы раздавить меня. Ты клеветал, компромитировал меня, старался всячески меня притеснять. Все это из зависти ко мне. Но у тебя все равно ничего не вышло. Хоть ты и оттеснял меня, но это формально… Люди все равно шли ко мне, они ценили меня как специалиста выше, чем тебя. Все твои гадости не могли мне повредить… Все! (после короткой паузы) Ты никого не любишь, ты всем приносишь несчастья. Ты сделал несчастной свою жену. Всем ты ненавистен. Никому нет радости.

Т.: Скажи своему начальнику, чему он завидует?

И.: Ты завидуешь мне. У меня есть семья, дети, а у тебя ничего нет. Тебя никто не любит, ты никому не нужен!

Т.: Теперь займи стул начальника, перевоплотись в него и ответь за него.

И.: (Садится вальяжно, в позе появляется уверенность, говорит с нотками превосходства) Меня нисколько не трогает, что ты тут говоришь! Я делал, и буду делать свое! Ты меня мало волнуешь. Я всегда добиваюсь своего, и живу так, как мне нужно. Если мне кто-то мешает, я его просто убираю со своего пути.

Т.: Теперь вернись на свое место и ответь.

И.: (пересаживается, вновь принимает неуверенную, защитную позу) Говорить с ним бесполезно − его не проймешь!

Т.: На каком стуле ты чувствовал себя комфортнее?

И.: (без колебаний показывает на стул начальника)

Т.: Тебе это не кажется странным? Ведь он завидует тебе, а тебе удобнее в его кресле!?

И.: Так ведь он начальник! (меняется в лице, как будто прояснение)

Т.: Что ты чувствуешь?

И.: Какое-то смятение. Надо разобраться… Много наговорил, что-то важное…

Т.: Попробуй отнестись ответственно к тому, что происходит с тобой!

И.: Это я завидую ему!

В приведенном примере сочетаются различные элементы метода «здесь и сейчас»: разыгрывание проекций, работа с воображением. Интервенции психотерапевта способствуют преодолению сопротивления и достижению осознания.

6. Большое внимание уделяется разыгрыванию сновидений по методу гештальт-терапии. В гештальт-терапии сны не истолковываются. Пациент заново переживает сон, как если бы он происходил сейчас. Вместо того чтобы пересказывать сон как какую-то историю из прошлого, пациент проигрывает его в настоящий момент, идентифицируясь с ним, так чтобы он становился частью его, чтобы он в нем по-настоящему участвовал.

Пример работы со сновидением (пример 4), иллюстрирующий к тому же амплификацию («усиление») − технику, поощряющую усиление пациентом его автоматических жестов, ощущений или спонтанных чувств. Это позволяет ему за счет большей выразительности лучше их осознать. Молодой замужней женщине снится, как какой-то мужчина выгуливает собаку. Когда пациентка отождествляется с собакой, ее поведение меняется − она становится более вовлеченной, экспрессивной и спонтанной. Произнося монолог: «Я собака, у меня есть хозяин...», она вдруг задаёт вопрос, который для нее самой кажется неожиданным и значимым: «Зачем ты меня держишь?» Продолжая монолог, пациентка совершает стереотипное движение рукой в области шеи, напоминающее стряхивание. На вопрос терапевта о том, что сейчас делает ее рука, недоуменно отвечает: «Не знаю». По предложению терапевта усиливает это движение и повторяет его много раз (при этом лицо все больше и больше искажается страдальческой гримасой) до тех пор, пока вдруг не останавливается и не восклицает: «Это ошейник! Я пытаюсь сбросить с себя ошейник!» Это открытие расценивается пациенткой как маленький «проблеск» осознания. На вопросы участников терапевтической группы кого, по ее мнению, олицетворяет мужчина, она отвечает, что это, скорее всего, аллегорический образ, за которым стоит и ее отец, и ее муж.


Формы проведения аналитико-катартической терапии

Поскольку аналитико-катартическая терапия использует техники «здесь-и-сейчас», чем, собственно, и отличается от патогенетической психотерапии В. Н. Мясищева, то для нее приобретает особое значение вопрос о соотношении «прошлого» («там-и-тогда») и «настоящего». Это соотношение, в свою очередь, зависит от клинической формы эмоционального расстройства, а именно, идет ли речь об актуальном неврозе, невротическом развитии, травматическом неврозе, эмоциональных проблемах и т.п.

В различных видах психотерапии этот вопрос решается в зависимости от исходной концепции эмоционального расстройства. Для психоанализа прошлое имеет принципиальное значение, поскольку Фрейд для объяснения психогенеза невроза разработал концепцию «навязчивого повторения» вытесненных в детстве сексуальных желаний и фантазий, которые актуализируются в настоящем под влиянием конфликтной жизненной ситуации. С этой концепцией связаны также явления регресса и фиксации на ранних фазах психосексуального развития. Прошлое анализируется с целью вскрытия вытесненного содержания.

В принципе концепция «навязчивого повторения» не противоречит и патогенетической версии применительно к травматическим неврозам, при условии, однако, что, во-первых, речь идет о реальных событиях, а, во-вторых, содержание вытесненной травмы не обязательно носит сексуальный характер. В случаях же хронических неврозов, в основе которых лежит нарушение особо значимых жизненных отношений личности, патогенетическая психотерапия придерживается совсем другого представления об их генезе. В этих случаях прошлое рассматривается не как источник «навязчивого повторения» симптомов или неотреагированной психической травмы, а как источник искаженного развития личности.

Карен Хорни видела причину невроза в «структуре характера». Она писала, что при простом ситуационном неврозе иногда возможна непосредственная проработка возникшего симптома через соотнесение его с актуальным конфликтом. Однако при хронических неврозах такой связи не наблюдается, потому что симптоматика является конечным итогом существующих «невротических наклонностей». В связи с этим она занималась анализом структуры характера в настоящем, не обращаясь к генезису. По существу Хорни упрощала сущность невроза, сводя ее к невротическому характеру, акцентируя при этом такие черты, как перфекционизм, «тирания долга» и др.

Эллис во многом повторяет идеи Хорни, считая, что в основе невроза лежат «иррациональные убеждения». Достаточно идентифицировать их «здесь и сейчас», не обращаясь к прошлому; генез полностью игнорируется, как это принято в бихевиоральной терапии. Это дает основание некоторым теоретикам психотерапии причислять рационально-эмотивную терапию Эллиса к феноменологическому подходу.

Гештальт-терапия утверждает подход «здесь-и-сейчас», не интересуясь психогенезом. Бет Брински, например, пишет: «Клиент предъявляет события, которые являются либо актуальными, и находятся «здесь и сейчас», либо «историческими», то есть возникшие в прошлом незаконченные дела, которые влияют на сегодняшнее функционирование. Вне зависимости от этого, терапевтический процесс фокусируется на происходящем «здесь и сейчас».

Согласно концепции патогенетической психотерапии невроз не сводится ни к «незавершенным ситуациям», ни к «невротической структуре характера», ни к «иррациональным убеждениям», ни к «когнитивным искажениям». Не является невроз и результатом фрустрации базальных потребностей. Даже выявление у пациента «нарушения системы отношений» недостаточно для постановки диагноза «невроз»; это лишь предпосылка к его возникновению. Р. А. Зачепицкий (1974) отмечал, что недостаточно знание типичных черт личности и отношений пациента, способствующих развитию различных форм неврозов. Например, невроз навязчивых состояний возникает чаще у лиц с утрированным чувством долга и склонностью к задержке внешних проявлений эмоций. «Такое знание важно, но оно может служить лишь для первоначальной ориентировки. Само же по себе такое знание не раскрывает конкретных психологических особенностей каждого данного больного потому, что за фасадом общечеловеческих черт каждой личности скрываются тонкие индивидуальные нюансы ее особо значимых отношений. Их индивидуальное содержание предстоит раскрыть в процессе психотерапии».

Для раскрытия психогенеза невроза необходим глубинный анализ прошлого. Специфичные для невроза элементы психогенеза объединены нами понятием «диагностического психогенетического комплекса», описанного выше (см. стр. 22).

В отличие от патогенетической психотерапии, которая проводилась сугубо в форме «беседы-дискуссии», и настаивала на сборе подробного анамнеза, что являлось необходимым условием выяснения психогенеза невроза, аналитико-катартическая терапия не столь категорична в отношении к прошлому и к традиционной техники сбора анамнестических данных. Это связано, во-первых, с тем, что АКТА предназначена не только для лечения неврозов (реактивных или невротических развитий), но может использоваться и в психологическом консультировании пациентов с эмоциональными проблемами, а также в группах «личностного роста» («психокоррекционных группах»). Во-вторых, это связано с самим методом аналитико-катартической терапии, при котором значимая информация из прошлого актуализируется (в виде «незавершенных ситуаций») и прорабатывается «здесь-и-сейчас» с помощью психодраматических приемов.

В связи с этим практикуются две формы проведения аналитико-катартической терапии, которые различаются соотношением «прошлого» и «настоящего»: 1) индивидуальная психотерапия неврозов; 2) проблемно-ориентированные сеансы (индивидуальные и групповые).

1. Индивидуальная психотерапия неврозов. Это биографически ориентированные сеансы с глубоким анализом истории жизни, личности и патогенной ситуации пациента. Применяется аналитический метод «беседы-дискуссии», в процессе которого прорабатывается все элементы «диагностического психогенетического комплекса». На этом фоне применяются катартические психодраматические методы с использованием приема «флешбэк». Flash — с английского: вспышка; озарение; Flashback − букв. «яркое воспоминание из прошлого». Это прием, применяемый в кинематографе − кинокадры, прерывающие повествование, чтобы в сжатом виде повторить ранее показанные события (например, детские дни героя и т. п.). Под этим понимается неожиданное повторное травмирующее переживание, сопровождаемое сильными чувствами.

Мы прерываем рассказ пациента, точнее «беседу-дискуссию», и предлагаем пациенту перенести из прошлого неотреагированные комплексы и конфликты в настоящее, с тем чтобы «здесь и сейчас» в процессе непосредственного переживания с помощью терапевта разрешить их. Это технический прием, который позволяет пациенту заново пережить неразрешенные в прошлом проблемы и полученные травмы. Это все та же работа по завершению незаконченных ситуаций, но в аналитико-катартической терапии тех ситуаций, которые выявляются в процессе психогенетического анализа невроза.

2. Проблемно ориентированные сеансы. Эта форма применяется в психологическом консультировании, обучающих семинарах, мастер-классах и т.п. В психологическом консультировании это сеансы как индивидуальной, так и групповой терапии; в остальных случаях − групповые занятия, внешне напоминающие гештальт-группу. Работа в диадном контакте «пациент-терапевт» на фоне группы, члены которой принимают участие в отражении чувств протагониста, обсуждении проблемы.

В структуре проблемно ориентированных сеансов ведущая роль отводится психодраматическим методам «здесь и сейчас», прошлое пациента исследуется фрагментарно.

По мнению И. Ялома (2000) «прошлое ценно ровно в той мере, в какой проясняет сегодняшнюю реальность пациента; прошлое – слуга, а не господин». «Основная задача заключается не в раскапывании, не в сборе кусочков мозаики и не в понимании прошлого, а в использовании прошлого в качестве подспорья для понимания (и изменения) присущего индивиду способа строить отношения с окружающими в настоящем». Терапевт не делает систематического, тщательного исторического обзора. Вместо этого он совершает периодические «вылазки» в различные сектора прошлого, пытаясь разобраться в истоках той или иной межличностной установки.

Как видно из приведенных выдержек из И. Ялома, речь идет об истоках «межличностной установки» («отношения»), а не об истоках невротического расстройства. Действительно, дисфункциональные стереотипы реагирования могут быть выявлены и проанализированы в ситуации «сейчас» на актуальном материале, почерпнутым из текущей ситуации пациента или на материале, добытым путем «вылазок в различные сектора прошлого».

Иначе обстоит дело в случаях неврозов. Конфликт и вызванные им симптомы приходится «раскапывать», здесь недостаточно ограничиться выявлением «межличностных установок».

При этой форме пациент рассказывает наиболее драматичные страницы своей жизни, или наиболее важные с его точки зрения эпизоды, имеющие отношение к его проблематике, которые затем проигрываются и подвергаются анализу.

Эта форма может быть проиллюстрирован примером работы с участником групповой психотерапии в течение трех сеансов с применением техники «флешбэк» (пример 5). Терапевт часто выступает в роли вспомогательного партнера («двойника», дублера), применяет амплификацию.

Первый сеанс.

Терапевт: «Кто готов вынести свою проблему на обсуждение? У кого есть какие-то трудности, которые он хотел бы разрешить с помощью группы?»

Сережа (участник группы): У меня сложные взаимоотношения с мамой, и я хотел бы разобраться в этом. Меня угнетает то, что мама чрезмерно опекает меня, вмешивается в мои дела, ограничивает мою свободу. Это вызывает чувство раздражения, ссоры между нами.

Далее Сереже предлагается рассказать о себе и о своей жизни то, что, с его точки зрения, является важным, существенным.

Сережа рассказал следующее: Ему 27 лет, он холост и живет с мамой. Матери 53 года, у нее доминирующий характер, и она подавляет его. Отец злоупотреблял алкоголем, родители развелись по инициативе матери, когда мальчику было 9 лет. Отец живет в другом городе, имеет другую семью. Первые четыре года после развода мальчик с отцом не встречался. Вспоминает, что тосковал по отцу, хотелось, чтобы он вернулся, говорил об этом матери, но мать была настроена категорически против отца, упрекала его в том, что он испортил ей жизнь, унижала его в глазах сына: «твой отец ничтожество», «слабый человек», «безвольный пьяница» и т.п. В последующие годы встречался с отцом ежегодно, приезжал к нему погостить. Мать пыталась устроить свою личную жизнь, но безуспешно. Одно время в семье наездами появлялся «дядя Слава», но у него была своя семья.

После окончания медицинского института уехал по распределению в другой город. Тосковал по матери, звонил по телефону почти каждый день, часто приезжал к ней.

Рассказал о своей интимной жизни. Встречался с женщинами, но до прочных отношений дело не доходило: или он уходил, или его скоро оставляли, т. к. он не решался сделать предложения. Часто не доходило и до близких отношений. О мотивах своего нерешительного поведения в отношении к женщинам говорит весьма путано, пытается объяснить это наклонностью к платоническим отношениям, к идеализации любви, а также социальной неподготовленностью к вступлению в брак (отсутствие подходящих жилищных условий, низкая заработная плата и т. п.). Создается впечатление о том, что мотивы недостаточно осознаются, прибегает к рационализации.

Рассказал, что отношения с матерью особенно напряжены в последние годы. Мать раздражает его тем, что не спит ночами, когда его нет дома, ждет его возвращения, постоянно спрашивает, где он проводит время, когда вернется домой и т. п. Не чувствует себя свободным. В то же время мать не возражает против того, чтобы он женился, воспринимает это как неизбежный факт. На вопрос о том, предпринимал ли он попытку жениться, рассказал, что, приезжая к матери, когда он работал по распределению в другом городе, встречался с девушкой и через некоторое время сделал ей предложение. Уклонился от ответа на вопрос, был ли в нее влюблен: «она мне нравилась». Первый же вопрос девушки о том, где они будут жить, вызвал растерянность и недоумение, т. к. считал естественным, что жить они будут у него с мамой. Получил уклончивый ответ на свое предложение, девушка просила дать ей месяц на размышление. В последующие за этим дни испытывал напряжение. Была неприятна необходимость прийти в ее дом для представления родителям, опасался, что придется жить в чужом доме, с чужой матерью. Мать девушки не понравилась, чувствовал ее властность, стремление во всем настоять на своем, была неприятной мысль о том, что придется подчиняться ей. Мать завела разговор об участке. Понял, что все идет к тому, что они хотят, чтобы он жил у них. Особенно болезненно воспринял реплику девушки: «Я понимаю нежные отношения сына и матери и даже ценю их, но жить со свекровью я категорически отказалась бы». Тяготился ситуацией ожидания. Решил форсировать события, чтобы освободиться от неприятных переживаний, торопился «решить все раз и навсегда». Позвонил девушке и потребовал дать ответ. Снова получил уклончивый ответ. После этого уехал на работу по месту распределения и больше не звонил. Еще до этого сообщил матери о намерении жениться. Мать восприняла это внешне спокойно. Почти не говорили на эту тему. Когда через некоторое время мать осторожно спросила, как идут дела, он ответил с небрежностью о том, что говорить больше не о чем. Больше к этой теме не возвращались.

Терапевт: Сейчас у тебя есть возможность закрыть гештальт, закончить незавершенную ситуацию с девушкой. Вообрази, что она сидит на стуле напротив тебя и вступи с ней диалог. Когда будешь говорить от ее имени, то пересаживайся на ее стул, причем старайся перевоплотиться, стать ею, вчувствоваться в ее переживания, посмотреть на мир ее глазами, с точки зрения ее потребностей, интересов. Попытайся осознать мотивы своего поступка, что двигало тобою изнутри, почему ты расстался с ней, какие внутренние преграды стояли, что помешало вам соединиться? Чтобы этот диалог состоялся, надо быть предельно искренним и спонтанным. Итак, твоя девушка, Оксана, сидит напротив...

Сергей: Привет!

Оксана: Привет!

Сергей: Ну как дела?

Оксана: Да ничего.

Сергей: Как успехи? (К терапевту: В тот период?)

Терапевт: Здесь и сейчас! Тебе надо завершить ту незаконченную ситуацию. Тогда ты не позвонил, и не было объяснений, пусть это объяснение произойдет сейчас. Вы сейчас встретились и пытаетесь понять, что произошло, почему вы расстались.

Далее идет довольно формальный разговор на общие темы: о родственниках, о работе и т. п. («из вежливости»).

Терапевт (прерывает): Давайте ближе к теме, так можно долго разговаривать. Спроси у Оксаны: «Ты не жалеешь, что так все получилось?»

Сережа: Ты не жалеешь, что так получилось?

Оксана: Жалею. Но ты же не позвонил. Ну кто же так замуж-то предлагает? Сережа: Ну женился бы я на тебе, а потом... (Пауза. Не знает, что говорить).

Терапевт: Вот и скажи, а что было бы потом.

Сережа: Наверное, все-таки я устал бы, устал бы... (Снова долгая пауза).

Терапевт (со стороны Оксаны): От чего бы ты устал?

Сережа: Бороться бы устал. Бороться с твоим стремлением подчинить себе. Постоянно волноваться за тебя. А может быть, даже и ревновал бы тебя. Я просто ревновал бы тебя к другим мужчинам... А может быть, я просто боялся тебя потерять.

Оксана: Почему ты боялся?

Сережа: Ты же знаешь меня − я люблю сидеть дома, вообще я хочу быть дома... (Заминка, затем с мечтательной фальшивой интонацией.) Я хочу быть с тобой... Я хочу заняться работой, в конце концов.

Терапевт: Спроси у Оксаны: «Как ты думаешь, почему я так поступил?»

Сережа: (повторяет вопрос)

Оксана: Да ты неумелый, не знаешь, как ухаживать за девушкой! Тебя ждешь, ждешь. А ты все куда-то едешь... (с досадой) А потом встречаешь холодное твое лицо.

Терапевт: Спроси у Оксаны: «И все-таки, что ты думаешь, почему я так поступил?»

Сережа: Почему я не женился на тебе?

Оксана: (тихо) Не знаю... А может быть, ты испугался, а может быть, ты... (долгая пауза) нерешительный... может быть, ты слушаешь своих друзей... не знаю... может быть, ты (тихим голосом, робко) слушаешь… свою маму. Я не знаю. (С готовностью.) Да, в общем, расскажи мне сам! Ага! Ты не хочешь говорить, не хочешь... Ты просто не любишь меня, скорее всего. Ведь мужчина должен ухаживать, быть рыцарем, дарить цветы, а ты так редко мне их дарил... (Далее уходит в общие рассуждения от достигнутого осознания, «заговаривает»).

Терапевт (настаивает со стороны Сергея): Оксана, я все-таки хочу услышать от тебя, что ты обо мне думаешь, скажи искренно.

Сережа (решительно): Скажи, как есть на самом деле.

Оксана: Я думаю, что ты, как и все мужчины, (говорит без задержек, с готовностью, как будто нашел объяснение), все вы хотите чего-то одного и не хотите понять...

Терапевт (прерывает): Сережа, я хочу, чтобы это было искренно. Что ты делаешь сейчас?

Сережа: Я передаю то, что она говорит. Так она всегда говорит!

Терапевт (настаивает с легкой досадой): Выясни, что она сейчас о тебе думает.

Сережа (со стороны Оксаны): (Меняет манеру, становится серьёзным, задумчивым, после долгой паузы.) Я думаю, ты слабый человек... Обращается к терапевту: Это мои мысли, я не могу сказать, что она думает, я не могу знать!

Терапевт: Представь себе, что настал момент истины. Вы дошли до такой черты, когда ложь становится просто нелепой и неприличной и надо говорить только правду!

Сережа (со стороны Оксаны): (Опустив голову, медленно, внушительно, с большой экспрессией.) Какая ты мразь... ты мразь... Мне действительно тебя жаль... Я ведь тебя любила, а ты... (Пауза.)

Сережа: Ты меня как мужчину не воспринимаешь вообще, ну не чувствовал я этого! Эти кратковременные встречи, наезды. Ты не думала обо мне... (К терапевту.) Я хочу уйти! Мне нечего больше сказать!

Терапевт (от Оксаны): Нет, я прежде хочу знать от тебя, что произошло!

Сережа: Я придумал какую-то волю, я начитался, я придумал какую-то силу... Да, да, были запреты, самоограничения, анализ. А я... я тебя любил, любил и изменял.

Терапевт (от Оксаны): Скажи, почему тебе лучше без меня?

Сережа: Мне не нужно ничем себя обременять, мне не нужно ни с кем бороться, ни о ком думать, я себя комфортнее чувствую. Все! А вот скажи ты мне, за что тебя так любят в семье? Почему ты так себя вела? Ты человек малоинтересный, мне часто было скучно с тобой. Мое внимание ты привлекала какими-то примитивными формами. Сплошным кокетством. Я ощутил, что ты многое взяла от своей мамы − ее директивность, догматизм. Ты часто говоришь «мое мнение», не аргументируя... (Продолжает перечисление претензий, анализируя характер Оксаны).

Терапевт (прерывает): Сережа, переведи на собственную личность. Взаимные упреки оставим в стороне! Пусть это будут сильные слова. Даже если и объективно несправедливые, но чтобы они шли от сердца.

Сережа (громко, решительно): Я побоялся взять на себя ответственность... иметь собственную семью! Постоянно сглаживать, обыгрывать конфликты между тобой и мамой. Я всего этого боялся. Мне стало страшно, понимаешь, просто страшно, и я не захотел этого! (Долгая пауза.) Я не могу больше ничего сказать. Все!

Терапевт: Что ты чувствуешь?

Сережа: В ногах тепло. В лице жар. Боль в спине. Ощущение какого-то освобождения. Сильно устал. Мышечное расслабление. Все!

Второй сеанс.

...
Сережа: Трудности прежде всего в том, что у меня неосознанная раздражительность к своей маме. Причем, когда я ее не вижу, то хочу увидеть ее, хочу помочь ей в чем-то, чем-то поделиться... Это все уходит, как только я прихожу домой. Хотя если она улыбается, смеется, я всегда искренно разделяю ее радость. Проблема в том, что мы оба понимаем конфликтность наших отношений, но ни я, ни она не склонны пересмотреть... трезво отнестись к этому конфликту...

Терапевт: Сережа, у тебя есть конкретные претензии, обиды.

Сережа: есть, есть.

Терапевт: Вообрази, что на этом стуле перед тобой сидит мама и молчит, она не будет тебе возражать, а ты выскажи ей так искренно, как только ты можешь, все свои претензии и обиды.

Сережа: Понимаешь, мне не нравится то, что ты постоянно практически во всем, в любых мелочах упрекаешь меня. Мне не нравится, что ты часто косвенно пытаешься навязать мне свою точку зрения по поводу решения каких-то вопросов. Мне не нравится то, что ты часто в детстве, сейчас меньше, безусловно, не разделяешь моих привязанностей к людям, т. е. к моим друзьям. Мне не нравится то, что ты не знаешь − но сейчас, слава Богу, усвоила — имена моих друзей. Мне не нравится твой прагматизм, во всем ты пытаешься искать какую-то выгоду. Мне не нравится то, что ты высказываешь свою точку зрения по поводу женщин, с которыми я встречаюсь. Мне не нравится, что ты во все лезешь и мешаешь мне принимать свои решения. Мне не нравится, что ты не пытаешься прислушаться ко мне, когда я хочу дать тебе трезвый совет. Мне не нравится твоя нерешительность. Мне не нравятся твои конфликты на работе. Мне не нравится, что ты говоришь со мной о не волнующих меня вещах. Мне не нравится, что ты раньше читала, а сейчас забросила свою профессию. Мне не нравится твоя мелочность. Мне не нравится, что ты не скрывала от меня своего негативного отношения к отцу. Мне не нравится, что ты постоянно воспитывала во мне какое-то презрение к отцу. Мне не нравится твое отношение к родственникам, хотя формально все хорошо. Мне не нравится, что ты стремишься доминировать, что ты часто повторяешь: «мать есть мать, сын есть сын». Мне не нравится, что ты не следишь за собой, мне не нравится твой бедный гардероб, ходишь в старой обуви. Для кого все это? Мне не нравится, что ты призываешь меня к выполнению какой-то нашей семейной программы, которая сплошь и рядом порочна. Мне не нравится, что ты хочешь, чтобы я занимался сельским хозяйством, я хочу быть врачом, я еще не оставляю надежды быть врачом. Мне не нравится то, что ты даже сейчас можешь меня унизить. Мне не нравится, что любое мое жесткое поведение ты расцениваешь как грубость.

Терапевт: Ты предъявил маме много разных претензий. Назови теперь самую главную.

Сережа (с глубоким раздумьем, тихо): Из-за тебя я не могу чувствовать себя самостоятельным человеком. Ни в чем!

Терапевт (обращает внимание на то, что пациент во время монолога постоянно притирает ладони одну к другой): Что ты сейчас делаешь руками?

Сережа: Я тру пальцами ладонь. Я не знаю...

Терапевт: Попытайся усилить это движение рук и понять, что за этим стоит.


Сережа (усиливая движение рук): Я вижу ее взгляд. Я ощущаю материнский взгляд... Это может быть там глубоко отец... Я передаю отношения между нами, между мной и матерью. То она прижмет меня к себе, то она меня унизит, накричит на меня, оскорбит. У нее это часто бывает. С детства. Я ненавижу ее за это. За то, что она с самого начала воспитывала меня какого-то особенного, постоянно во мне отмечала какие-то достоинства, и сама тут же могла унизить меня. Все запрещала. (Далее обращаясь к матери.) Ты запрещала поздно приходить домой, встречаться ... с девушками. «Надо сначала окончить школу, поступить в институт». Да, ты всячески противилась моим встречам с девушками. Я запомнил один момент, когда ты сказала: «До окончания института жениться не смей!» Ты часто называла меня мразью. Очень часто. Стоило мне в 24 года поздно прийти домой − все! (Размышляет вслух, медленно.) Почему я всегда пытался искать причины с бабушкой — нет, с бабушкой у меня был полный контакт. А может быть те мужчины, которые... я часто их не принимал... с которыми она встречалась. Она часто советовалась со мной, мне было уже 14–15 лет. Советовалась со мной, будто сама чего-то боялась... (Снова к матери.) Мне надоели твои упреки в том, что ты мне все дала, а я такой неблагодарный. Мне надоело твое постоянное желание, чтобы я все время был с тобой. Мне надоели твои слезы... Я так хорошо себя чувствовал, когда тебя не было рядом. Хотя иногда я хочу тебя видеть. Мне надоело постоянно себя сдерживать. Я не могу с тобой серьезно поговорить ни о каких своих проблемах. Ты не принимаешь мои слова на веру, либо полностью их отвергаешь. Мне надоело, если я прихожу утром, ты закатываешь мне истерики. Мне надоели твои постоянные укоры и стремление... женить меня, хотя знаешь, что при таком отношении я этого не сделаю. Мне надоели твои упреки в отношении бытовых проблем. Когда я начинаю чинить сантехнику, ты лезешь туда, когда я берусь чинить утюг − ты опять лезешь! Мне надоело видеть тебя постоянно рядом. На-до-е-ло! Вот сейчас... тебя нет − и я прекрасно себя чувствую! Великолепно! Я не вижу тебя десять дней, и я отдыхаю! Ты думаешь, что когда ты уезжаешь, то я обязательно кого-то приведу. Мне надоели вот эти твои постоянные подсматривания. Где не так тапочки стоят, где не так еще что-нибудь такое. Не дай Бог я чашку забуду вымыть − это же кошмар! «А кто у тебя был?» Я что, не могу пригласить кого-нибудь? Мне все это надоело!

Терапевт: Тебе не надоело продолжать эти обвинения?

Сережа: Да какой-то след остается, еще что-то...

Терапевт: Видимо, ты не проговариваешь самого главного. Ты буксуешь, понимаешь? Потому и след... Надо сделать тот самый толчок или рывок, о котором мы вчера говорили. Прорыв надо сделать. (Долгая пауза...)

Терапевт (предлагает сесть на стул мамы): Пусть теперь мама скажет тебе.

Сережа (от имени матери): Ты ведь знаешь прекрасно, твой отец испортил мне жизнь. Ты ведь знаешь, что стоило мне поставить тебя на ноги, что стоило получить эту квартиру. Я хотела, чтобы ты не испытывал тех трудностей, которые испытала я. Ты же знаешь прекрасно, что я жертвовала своей личной жизнью, чтобы ты стал на ноги. Я хотела, чтобы ты получил образование. Ты его получил − я довольна этим. Я сделала для тебя все, и вот теперь ты отвечаешь мне черной неблагодарностью! У всех дети как дети, а ты неблагодарный сын. Я знала это. Неблагодарный сын. Я знала, что ты захочешь от меня уйти, что ты захочешь самостоятельности, что эти девки тебя до хорошего не доведут. Я знала это прекрасно. И вот я получила. Я получила по заслугам. За то, что я всегда себе во всем отказывала! Ты же знаешь, что я одна, я одинока. Я переживаю, когда тебя долго нет.

Терапевт (просит занять прежнее место): Посмотри теперь на маму и скажи, что ты чувствуешь к ней?

Сережа: Я чувствую какую-то опустошенность... Сейчас передо мной стоят ее глаза. Я ощущаю какую-то усталость в теле, хотя сознание ясное. Мое состояние изменилось, оно совсем другое...

Терапевт: После того, как вы высказали претензии друг к другу, не возникает желания просто поговорить с мамой, попытаться понять, в чем дело, что такое происходит с вами, почему порознь вам плохо, а вместе еще хуже?

Сережа (обращаясь к матери): Я не чувствую, чтобы ты сейчас хотела этого.

Терапевт: Наверное, это зависит еще и от тебя.

Сережа (медленно, трудно, подавленно): Давай сейчас с позиции взрослых людей обсудим эту проблему. Вот ты говоришь, что я часто забываю о тебе в различных ситуациях. Почему ты так говоришь?

Мама: Ты же знаешь, я боюсь. Когда ты рядом, я чувствую себя спокойнее. Мне страшно оставаться одной. Ты единственное, что у меня осталось, ты единственный человек, который мне нужен.

Сережа (тихо, с нежностью): Мама, я же не собираюсь уезжать. Ты же знаешь прекрасно, что я часто думаю о тебе. Когда я уезжал, ты же помнишь, я звонил тебе каждый день. Ты же чувствовала мое присутствие, ты знала, что я рядом, что я о тебе волнуюсь. Я бы хотел, чтобы мы сообща решали все наши семейные дела, ставили бы друг друга в известность. Может быть, тогда я женюсь... и будут дети, внуки...

Терапевт: Спроси у мамы: «Мама, ты хочешь, чтобы я женился?»

Сережа: Ты хочешь, чтобы я женился?

Мама: Да, я хочу, но я хочу... (пауза) чтобы тебе попалась такая жена, которая бы уважала и ценила тебя. Я хочу, чтобы ты женился. Я хочу тебе счастья, хочу... я тоже устала от всего этого.

Терапевт: Спроси от имени мамы: «Ты сам-то жениться хочешь?»

Сережа (от имени мамы): Ты хочешь жениться?

Сережа (долгая пауза): Нет!

Терапевт (от имени матери): Так чего же ты хочешь?

Сережа (тихо, после паузы): Я тоже хочу быть с тобой. Хочу жить так, как и жили... Довольствоваться тем, что есть... (громче, более живо, как бы приходя в себя.) Меня удовлетворяет все это... Все прекрасно!

Мама (тихим, упавшим голосом): А как же дети?

Сережа (более живо): Что дети? Что сейчас дети? Их прокормить даже нечем сейчас. Ты же знаешь, что я всегда создавал себе идиллический образ, какой-то любви... хотя сам в этом практически... Но я вспоминаю, как ты препятствовала нашим встречам с Мариной. (С сарказмом.) Редчайшее зрелище! Тебе все не нравилось, все абсолютно! Ты все эмоции во мне давила. Все давила. Все!

Терапевт: Еще раз, глядя на маму, мог бы повторить, что ты хочешь?

Сережа: Я хочу, чтобы мы понимали друг друга и с уважением относились друг к другу.

Терапевт: А по поводу дальнейшей жизни, по поводу женитьбы? Повтори то, что ты уже сказал.

Сережа: Я хочу, чтобы мы понимали друг друга и уважали друг друга. Я хочу, чтобы ты не мешала мне в выборе женщины. Чтобы ты не мешала мне в выборе моего пути. Хочу, чтобы ты мне не навязывала...

Терапевт (прерывая): Сережа, я хочу, чтобы ты повторил только то, что ты уже ответил на вопрос, хочешь ли ты жениться и чего ты хочешь.

Сережа: Я хочу, чтобы ты... (пауза) не давила мои эмоции, я хочу, чтобы ты не высказывала в таких формах своего отношения.

Терапевт (настойчиво): Сережа, скажи еще раз то, что ты уже сказал…

Сережа (небрежно): Да нет, наверное, не хочу.

Терапевт: Так скажи это маме еще раз. Чего ты хочешь, еще раз скажи.

Сережа (упавшим голосом, тихо): Я хочу... чтобы мы были вместе... Я хочу, чтобы ты решала все за меня. Все делала, а я жил бы вот так... В принципе меня все устраивает, я на все готов. (С детской обидой в голосе и с протестом.) Мне ничего не надо! Ничего! Работа есть — все! Этого вполне достаточно. Хочу, чтобы все оставалось на своих местах. Я только одного хочу, чтобы ты не сильно на меня кричала — и все. Чтобы наша семья была вместе. Все. Больше я ничего не хочу!

Терапевт: Что ты чувствуешь?

Сережа: Ощущение сброса, сброса... с языка. В затылке появилась боль какая-то, я как будто посмотрел внутрь себя. Это чувство похожее на вчерашнее, но с легким туманом каким-то…

Терапевт: Прежде ты признавался в этом?

Сережа (тихо): Нет, это сейчас…

Терапевт: Теперь попытайся ответственно сказать маме, что больше всего из твоих признаний тебя больше всего напрягает в отношениях с ней.

Сережа: Наибольший дискомфорт я испытываю тогда, когда говорю тебе, что сегодня я не приду ночевать домой. И вот этот момент, когда я ухожу, доставляет мне массу неприятностей. Слышать твои внутренние упреки − я их ощущаю. Я это чувствую всеми фибрами (тяжело вздыхает). Находясь в постели с женщиной, я могу встать чуть свет и уехать, формально объяснив это какими-то причинами. Я возвращаюсь к тебе, чтобы ты чувствовала себя спокойно... (Пауза.) И еще. Когда ты меня слишком опекаешь, это мне мешает. И еще (обращаясь к матери с горечью и ожесточением): Я не хочу, чтобы ты меня оскорбляла, называла меня дрянью и мразью. И это с детства − как будто тебя хлещут по лицу. Потом у меня возникают проблемы, почему у меня с женщиной какая-то неуверенность. Сперва вгоняют в детстве вот так вот, как молоток вгоняет гвоздь. Все!

Третий сеанс.

Сережа: После первого сеанса, на котором я разговаривал с Оксаной, я понял, что темой следующих сеансов будет взаимоотношение с мамой. Несмотря на то, что я действительно чувствовал значительное облегчение после первого сеанса, все-таки какая-то неудовлетворенность еще была. После второго, вчерашнего, сеанса − разговора с мамой − я действительно... ну, я просто ни о чем не думал, я великолепно спал, я встал отдохнувшим, я чувствовал просто какое-то удовлетворение, даже если я и вспоминал занятие, то это все же был какой-то индифферентный поток мыслей.

Терапевт (обращаясь к группе): До сих пор мы работали больше «здесь и сейчас». А не попробовать ли нам перебросить мостик от того, что мы наблюдаем «здесь и сейчас» к тому, что было «тогда», в прошлом, с тем, чтобы попытаться выяснить истоки этих взаимоотношений с матерью, какова предыстория, что вызвало такую прочную связь с матерью?

Сережа: Я субъективно не чувствую такой потребности.

Терапевт: А тебе эта связь понятна?

Сережа: Да!

Терапевт: С чем ты это связываешь?

Сережа: Я связываю наличие своих проблем... Это прежде всего любовь и привязанность к матери. С моей стороны нежелание уходить от нее под любым предлогом... Я скорее всего мог себе объяснить… словами какими-то, выводами, рассуждениями, но не признать это нежелание уходить от нее. В дальнейшем это привело к комплексу...

Терапевт: Мне кажется, ты сейчас пытаешься анализировать не причины, а следствие. А нас причина интересует. Вот я хочу спросить тебя, Сережа. Взять других мальчиков − они тоже любят свою маму и привязаны к ней, но вот такой привязанности, которая лишает возможности человека эмансипироваться, создать свою семью, нет. Вот эти причины − ты пытался их анализировать, есть у тебя какая-то версия?

Сережа: Да. Мои какие-нибудь, может быть, сексуальные привязанности к матери, причем возникшие очень рано. Я вспоминаю о том, как часто говорил бабушке о том, что я люблю свою маму, это я точно помню, о том, что я хотел бы..., нет, я сожалел... что я не смогу жениться на моей маме. Вот это было.

Терапевт: Это в каком возрасте?

Сережа: Ну, лет пять.

Терапевт: По-моему, все мальчики в этом возрасте мечтают жениться на своих мамах, по крайней мере, говорят об этом. Но потом они вырастают и женятся на других женщинах, а вот с тобой этого не происходит. Значит у тебя такая версия, что ты был маленьким Эдипом и таким остался, влюбленным в свою маму?

Сережа (с раздумьем): Это понятно, что у всех есть Эдипов комплекс, но почему именно я на этом застрял? Хотите, я скажу, что мне представилось, когда вчера я усиливал то движение руками, на которое вы обратили внимание, когда я разговаривал с мамой? Я не сказал тогда... Мне представилось, что я глажу то самое место у мамы. Когда я был маленький, я однажды подсмотрел, и это воспоминание явилось...

Терапевт: Хотел бы ты теперь поговорить с отцом о своих переживаниях, чувствах, о том, что волновало тебя в детстве и о чем ты с болью вспоминаешь и теперь?

Молчание, долгая пауза...

Терапевт: А что сдерживает?

Сережа (тихим голосом): Ничего... я не хочу просто... Я представил нашу беседу на эту тему... в общем я не испытываю какой-то потребности... Конечно, мне его не хватало... но настоящей потребности говорить с ним я не ощущаю... я чувствую просто какую-то пустоту. Вот когда я говорил о своих версиях, то в общем и эта возникала... версия человека, который являлся для меня примером мужчины... эпизодически мужчины, которые появлялись в жизни моей мамы... в общем-то некоторые давали мне некий образ, но, что касается отца... именно он давал очень мало... все эти его пьянки... они меня очень раздражали. В отношении к отцу я четко ощущаю, даже сейчас, когда я представляю его пьяным, раздражение... он напивался очень сильно.

Терапевт: Теперь ты мог бы поговорить с отцом об этих проблемах.

Сережа (тихо, с сомнением): Не знаю... Я боюсь ему сказать какую-то правду, какую − не знаю...

Терапевт: Так, может быть, ты начнешь этот разговор, и ты подойдешь к этому, поймешь, что ты боишься сказать отцу. Начни: «Отец...»

Сережа: Отец, я чувствую жалость к тебе. Я думаю, что мать права. С одной стороны, ты довольно многого достиг, тебя ценили как специалиста, к тебе многие обращались, но не более того... Посмотри на себя, как ты растолстел, выпиваешь, и все ищешь причины вне себя... (Долгая пауза... К терапевту.) Я ничего не хочу сказать.

Терапевт: Но ты уже говоришь. Говори дальше! Скажи отцу, как ты его воспринимаешь: как специалиста, как мужчину, как отца, как человека − вот это все скажи!

Сережа: Мне не нравится, что ты в общем ничего не можешь сделать по дому, что ты пьешь, что ты редко навещаешь свою мать, хотя живешь с ней совсем рядом. Мне не нравится, что ты мне редко пишешь, хотя требуешь от меня писать чаще... Мне не нравится, что ты не следишь за собой, хотя в молодости занимался спортом. Мне не нравится, что ты живешь, как отшельник. Мне не нравится то, что ты (более тихим голосом)… не предпринимал никаких попыток... вернуться в семью... Это самое страшное, чего я не могу простить тебе... Ты не виделся со мной пять лет... ты мог долго меня не видеть... и ничего о себе не писать. А во время моего приезда ты устраивал сцены, изображая человека, который так долго ждал меня. (Долгая пауза.) Все! (Пауза, с новым приливом сил.) Ты учил меня больше плохому, чем хорошему. Ты мог дать мне рюмку выпить, но не способствовал моему образованию. Ты был от меня вдалеке, а без твоих алиментов я мог обойтись. Ты не занимался моим воспитанием! Поэтому я часто не знал, как вести себя, у меня не было отеческой поддержки, совета. Я видел только материнские слезы, истерики, запреты... Советы матери не давали желанного для меня результата, носили какой-то оборонительный характер... Я в детстве, да и позднее стал приобретать... (с усилием и повышением голоса) женские реакции. Я плакать мог, я мог обижаться. (Долгая пауза.(Глубокий вздох.) Наверное, все... (Долгая пауза. С новым порывом.) Вообще-то я хочу тебе сказать, что я ненавижу тебя за то, что ты плюнул в мою мать. Ненавижу.

Терапевт: Скажи отцу: «Ты виноват передо мной в том...»

Сережа: Отец, ты виноват передо мной в том, что ты даже не пытался... вернуть меня к себе... (Вздох.) Ты виноват передо мной в том, что забыл меня на целых пять лет. Виноват.

Терапевт: Мог бы ты сказать теперь самое важное отцу?

Сережа (решительно): Самое важное заключается в том, что... (проговаривает медленно, с нотками трагизма, но уверенно и твердо)... тебя не было тогда, когда ты мне был нужен. (Выпрямляется на стуле с глубоким вздохом).

Терапевт: Сейчас ты все сказал?

Сережа (с облегчением и чувством радости): Да! Некоторые вещи явились для меня более осознанными. То, что мне не хватало отца, я мог подозревать это и раньше, «было бы неплохо, если бы ты был здесь», но я всегда давал себе такую установку: «отец есть отец, мать есть мать. И с этим ничего нельзя сделать». А в сегодняшнем занятии эта мысль... отца не было тогда, когда он был нужен... казалось бы, такая простая... вся суть именно в этом... стала мне очень понятной и значительной, я только теперь по-настоящему это осознал.

Групповая дискуссия

Терапевт: Теперь мы можем обсудить проблему Сережи, позволить себе и выражение чувств и мыслей.

Нина: Сережа, отец не приезжал к тебе. Ты как-то это объяснял? Что это значило для тебя?

Сережа (со вздохом ): Я не нужен... Я ему не нужен! Он меня бросил! Он меня не любит...

Надя: У тебя к отцу, как и к матери, двойственное отношение: люблю и ненавижу. Ненавижу за то, что бросил, не любит...

Зиновий: Ты ведь и сказал, что ненавидишь его. Кстати, я это ждал. Когда ты это сказал, признаться, мне хотелось пнуть ногой тот стул, на котором он сидел!

Валя (запальчиво): А у меня такое желание... Я вся издергалась. Я не могу. Вчерашний разговор... как ты говорил, с какой интонацией обвинял маму в том-то и том-то. Ты обращаешься к отцу, к человеку, который, по сути, виноват во всем, в твоих несчастьях, в том, что мама осталась одна, в том, что по сути дела... прожита жизнь, и ты так к нему относишься, это ужасно!

Нина: Валя, такое впечатление, что ты себя чувствуешь Сережиной мамой.

Валя (нервно смеется): Ладно, пусть будет так...

Терапевт (к Вале): Ты полностью на стороне мамы. Вчера ты защищала маму, а сегодня ругаешь отца. Это значит, что ты отождествляешься с матерью. И защищаешь, по сути, себя.

Валя: Ну, может быть... (смеется.) Да, конечно. Да, нет! Ну, это же... Да, ладно! Вы хотите сказать, что это мои проблемы...

Нина: Именно. Нас здесь несколько человек примерно одного возраста и у нас взрослые дети, но у нас нет таких чувств, значит, они твои. (К Сереже.) Сережа, когда ты нападаешь в этом разговоре на отца, обвиняешь его, как ты думаешь, на кого ты похож?

Сережа: Наверное, на маму...

Терапевт: Хватит уже задавать вопросы Сереже. Пора Сереже услышать, как мы воспринимаем его, что чувствуем и что думаем о нем и его проблеме.

Сережа: Нина, скажи ты мне.

Нина: У меня к тебе большое сочувствие. Вчера, когда ты закончил работу, ты сидел в такой свободной позе, так красиво развалившись на стуле и выражение лица у тебя было заинтересованным, ты просто слушал нас, и я любовалась тобой. А что касается моих чувств на протяжении всей твоей работы, то я прямо кипела и клокотала. Гм, я бы выпорола твою мать, вот какие у меня были чувства! Я сейчас, конечно, поостыла, я понимаю, что она по-своему, конечно, несчастная женщина. Я негодовала. Мне так показалось, что к тому времени, когда вы расстались с отцом, она уже тогда сфокусировалась на тебе, она уже тогда хотела остаться с тобой вдвоем, она уже тогда неосознанно стремилась к тому, чтобы ты теперь сказал «я хочу быть с тобой». Вот тогда. А дальше, что бы она ни делала, она бессознательно делала так, чтобы удержать тебя рядом с собой.

Надя: Причем, она играла на твоих лучших чувствах. Она вызывала жалость, сочувствие, сострадание. У тебя это хорошо прозвучало в диалогах. «Я всю жизнь отдала тебе, все ради тебя, не вышла замуж и т.п., а ты − неблагодарный человек!»

Нина: Собственно говоря, она культивировала в тебе чувство вины. Этим удерживала. А если принять, что ты почувствовал себя брошенным отцом − это ужасно! У ребенка невольно возникает вопрос, «в чем я провинился». Может быть я плохой, если отец ушел от меня? Я не знаю, задавал ли ты себе такой вопрос, но ты это как бы подспудно чувствовал. Это еще добавка к твоему чувству вины. А что делает человек, который чувствует себя виноватым? Он с одной стороны и ведет себя так, чтобы как бы искупить свою вину, с другой стороны — от этого тяжелого чувства хочется как-то избавиться. А как избавиться от чувства вины? Надо сделать виноватым другого, который пытается возложить на тебя это чувство. И ты защищаешься тем, что нападаешь. Вот та сцена, что ты описывал, когда уходил к женщине на ночь. Ты, как положено сыну, который не хочет волновать свою мать, говоришь ей: вот я не буду дома ночевать. Что, интересно, ты дальше сказал: даже если она молчит, я чувствую себя виноватым, и что же ты делаешь после этого? Ты срываешься ни свет ни заря с теплой постели с женщиной и бежишь к матери, да? Вот интересно, когда ты прибежишь к матери, что ты скажешь: «Как я счастлив тебя видеть?» − ты такое выдашь! Потому что это ведь она виновата, что пришлось к ней бежать. И что ты делаешь? − ты выливаешь свою агрессию на мать. Таким образом освобождаешься от чувства вины. Вы терзаете друг друга. Ты от Оксаны ушел? — Ушел. Ты от дедушки, от бабушки... так и будешь от всех уходить как колобок... Что ты после этого сделал? Ты стал еще больше долбить свою мать. Ты виноват! Ты виноват в этом! Вы в этой связи, любя и обвиняя и ненавидя друг друга, − это же так тяжело! Вот так всю жизнь! В конце концов, когда она тебе говорит: «Мать есть мать, а сын есть сын», она же в тебе не сына культивирует. Сын − это то, что неизбежно вырастает и улетает из гнезда. Она не сына в тебе культивировала, а человека, который всю жизнь будет рядом с ней, фактически, она воспитала мужа. А ты, конечно, ты подыгрываешь этому. Потому, что и ты относишься к ней, как к человеку, с которым ты должен прожить всю жизнь.

Терапевт: Хорошо, это мать! Но еще отец есть... (К Сереже.) Кстати, а как ты относишься к алкоголю?

Сережа: Я практически не пью.

Терапевт: Вот это тоже интересная вещь!

Сережа: Иногда, когда приходится выпить с друзьями шампанского, я потом даю себе зарок: «Я не буду пить!» Вот весь прошлый год с 1 января до 1 января я вообще не употреблял.

Зиновий: Ничего как отец делать не буду!

Сережа: Да!

Терапевт: Это называется отрицательной идентификацией, когда мальчик свое негативное отношение к отцу переносит на все, что с ним связано, например, на алкоголь. Отец Сережи давал мало поводов для сильной идентификации с ним, по сравнению с матерью. Мать сильная, директивная, волевая, лидер. Отец слабый, безвольный, пьющий, уклоняющийся. То есть отец играет как бы женскую роль. Вот отсюда и идет эта слабая идентификация с отцом, с мужчиной. Нина с таким накалом говорила о матери, что может создаться впечатление, что действительно здесь виновата только мать. Не нужно забывать роль отца. Это две равноценные роли. Почему у матери такой мощный перенос на сына. Наверное, из-за каких-то проблем с мужем? Что здесь было первотолчком − мы же не знаем.

Нина: С моей точки зрения отец здесь такая же жертва, как и сын.

Терапевт: С твоей точки зрения.

Нина: Доказательством тому, что он попал в другую семью и он все-таки там другой.

Терапевт: Мы не знаем, какие там проблемы. По-твоему, Нина, муж жертва, потому что жена нашла его такого.

Нина: Да!

Терапевт: А я с таким же успехом могу сказать, что он нашел себе такую жену. Они шли навстречу друг другу, а жертвой оказался сын!

Нина: Вообще, конечно, они вдвоем нашли друг друга.

Ринат: Отец ушел, и остался вакуум, который...

Нина (перебивает): Не ушел он! Не надо говорить, что он ушел. Активная роль принадлежит как бы отцу, на самом деле она всегда принадлежала матери.

Терапевт: Он ушел вначале в алкоголизм, а потом ушел вообще.

Нина: Его с самого начала не было.

Ринат: Этот вакуум мать могла заполнить чем угодно, она его заполнила сыном.


Валя: Если по-вашему, то мать могла уйти в первый год, а она девять лет с ним прожила, и значит, хотела как-то что-то изменить, но не получилось, он начал пить.

Наташа: Он был слабый мужчина, но он не обязательно должен быть алкоголиком.

Нина: Этого Сережа не знает. Он судит об отце по тому, как его представила ему мать. А мать говорила об отце плохо. Каким он был, мы не знаем.

Сережа: Для отца, в общем, бросить пить было легким делом.

Терапевт: Это абсолютно не принципиально — пил он литр или поллитра в день. Проблема не в том, что он пьет. Это не причина, а следствие проблемы.

Нина: Да! Между прочим, то, что мы говорим о взаимоотношении матери и отца, что они нашли друг друга, что они как бы делят ответственность пополам, мы, в конце концов, то же самое можем перенести на взаимоотношения между матерью и сыном. Может быть, и сын мог оказаться не столь податливым.

Терапевт: По поводу ответственности. У Перлза есть такая фраза, что до тех пор пока мы, взрослые, будем обвинять в своих неудачах родителей, до тех пор мы будем оставаться детьми... Надо прекратить эти обвинительные игры. Человек должен принять ответственность.

Нинаереже): Большой ты уже!

Валя: Как здорово сказано!

Терапевт: Эту фразу я берег для кульминации этого сеанса. Что теперь делать Сереже? Стать взрослым, ответственным человеком. Маме − мамино, а Сереже − Сережино. Каждому свое!

Обратная связь при завершении группы

Нина: Ты изменился за эти дни. Когда я увидела тебя впервые, ты производил на меня такое впечатление: такой большой и красивый парень и вместе с тем ребенок. Ты как будто бы повзрослел, стал увереннее, вольяжнее, в тебе появилось что-то мужское, как будто те же манеры, и вместе с тем что-то новое, более уверенное появилось в тебе.

Володя: Ты знаешь, Сережа, я должен благодарить тебя. Я не говорил об этом прежде... Я тебе все это время очень сильно сопереживал. Дело в том... что я тоже решал вместе с тобою мои проблемы. Я нашел много общего между нами. Не все одинаково, но я много пережил, многое решил для себя именно благодаря тебе. И поэтому ты стал мне близок и особенно симпатичен теперь.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Аналитико-катартическая терапия возникла из практики использования методов «здесь-и-сейчас» в процессе групповой психотерапии (а затем и индивидуальной) пациентов отделения неврозов и психотерапии Психоневрологического Института им. В. М. Бехтерева, а также многолетней практики семинаров, мастер-классов и групп, условно называемых группами «личностного роста», проводимых со студентами, психологами и врачами.

Теоретическим фундаментом аналитико-катартической терапии является психология отношений В. Н. Мясищева и разработанная на ее основе концепция невроза и патогенетической психотерапии.

Интеграция в патогенетическую психотерапию психодраматических техник, элементов гештальт-терапии и личностно-центрированной терапии Роджерса преобразует ее аналитический метод в аналитико-катартический, что придает ему новое качество. Катарсис рассматривается как метод, который при соблюдении ряда условий, коротким путем ведет к осознанию. Вызыванию катарсиса способствуют усилия психотерапевта, направленные на эмоциональное отреагирование и переосмысление пациентом болезненных конфликтных переживаний в результате преодоления возникающего сопротивления. Катартическая техника содержит в себе ряд взаимодополняющих приемов и механизмов, к которым относятся, прежде всего, конфронтация, вербализация, отражение эмоций, амплификация, кларификация, «ага-переживание». Катарсис связан не только с осознанием, но и с последующей перестройкой психологических отношений.

В аналитико-катартической терапии катартические методы не заменяют «беседу-дискуссию» − основной метод патогенетической психотерапии, − а дополняют ее. Соотношение этих двух составляющих метода меняется в зависимости от целей психотерапии. Выявление глубинного патогенного конфликта и связи его с невротической симптоматикой требует более глубокого и детального анализа истории болезни и истории личности пациента – анализа специфичных для невроза элементов психогенеза, объединяемых понятием «диагностического психогенетического комплекса». В этих случаях «беседа» служит «фоном» психотерапевтического процесса, на котором в виде «фигур» применяются катартические психодраматические методы с использованием приема «флешбэк».

При работе же с «психологическими проблемами» анализ может осуществляться преимущественно с помощью катартических техник, проигрывания прошлых и актуальных конфликтных ситуаций «здесь-и-сейчас». Прошлое пациента исследуется фрагментарно: пациент рассказывает наиболее драматичные страницы своей жизни, или наиболее важные с его точки зрения эпизоды, имеющие отношение к его проблематике, которые затем проигрываются и подвергаются анализу.

Поведение и стиль аналитико-катартического терапевта менее директивны и более либеральны, чем это принято в психодинамической психотерапии. Терапевт выступает в роли не столько специалиста, сколько равноправного партнера, формирующего спонтанные «Я – ты» отношения, не обремененные традиционными правилами и ограничениями. Терапевт действует в соответствии со своей интуицией, свободно делится своими мыслями и чувствами, выступая в качестве модели личности, способной к самораскрытию и конфронтации. Аутентичность, открытость, эмоциональная вовлеченность терапевта способствуют включению катартических механизмов лечебного действия.

При использовании катартических методов анализ проводится самим пациентом при участии терапевта. Терапевт «сопровождает» пациента по пути его самопознания, создает условия для преодоления возникающих на этом пути эмоциональных блоков, присоединяясь к пациенту, отождествляясь с ним, выступая в роли дублера («внутреннего Я»), вспомогательного «Я» и др. Терапевт и пациент проходят этот путь вместе, методом проб и ошибок, нащупывая правильные ходы.

Существенное отличие аналитико-катартической терапии от патогенетической психотерапии состоит в следующем. Формулируя цель патогенетической психотерапии, Е. К. Яковлева писала, что необходимо с помощью психогенетического анализа «добиться» понимания психогенеза невроза самим пациентом. Аналитико-катартическая терапия видит цель в том, чтобы «создать условия» для самопознания, среди которых ведущая роль отводится помимо правильных отношений «пациент-терапевт», что акцентирует и патогенетическая психотерапия, также техническим приемам, способствующим преодолению сопротивления пациента. Принцип Перлза «что и как важнее, чем почему» является одним из наиболее значимых в аналитико-катартической терапии. Патогенетическая психотерапия придавала не достаточное внимание феномену сопротивления и способам его преодоления.


Вопросы для самоконтроля

1. Психология отношений как теоретическая основа аналитико-катартической терапии.

2. Методологический аппарат аналитико-катартической терапии.

3. Принципы и методы гештальт-терапии, применяемые в системе в аналитико-катартической терапии.

4. Методы психодрамы, применяемые в аналитико-катартической терапии.

5. Различие в понимании «бессознательного» в классическом психоанализе и аналитико-катартической терапии.

6. Различия в методах аналитико-катартической терапии и классического психоанализа.

7. Приемы, используемые психотерапевтом для усиления катартического эффекта.

8. Механизмы лечебного действия и методы аналитико-катартической терапии, их взаимосвязь.

9. Формы применения аналитико-катартической терапии

Рекомендуемая литература

Александров А.А. Современная психотерапия. − СПб.: Академический проект, 1997. − 334 с.

Александров А.А. Психотерапия: уч. пособие. − СПб.: Питер, 2004. − 478 с.

Александров А.А. Интегративная пстхотерапия: уч. пособие. − СПб.: Питер, 2009. − 347 с.

Карвасарский Б. Д. Психотерапия. − М.: Медицина, 1990. − 573 c.

Мясищев В.Н. Личность и неврозы. − Л.: ЛГУ, 1960. − 384 с.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Патогенетическая психотерапия

Общие положения

Метод (процедура). Общие рекомендации

Предпосылки аналитико-катартической терапии

Сочетание каузального и феноменологического подходов

Сравнительный анализ аналитико-катартической терапии и психоанализ

Катартический метод Брейера как предтеча психоанализа Фрейда

Реконструкция инфантильно-сексуальных переживаний вместо

Катарсиса

Методы и факторы лечебного действия аналитико-катартической

терапии

Суггестия
Абреакция и катарсис
Конфронтация и кларификация вместо интерпретации
Кларификация или интерпретация?

Технические процедуры аналитико-катартической терапии

Аналитический метод «беседа-дискуссия»
Катартические методы с применением психораматических техник

Формы проведения аналитико-катартической терапии

Заключение

Вопросы для самоконтроля

Рекомендуемая литература


При копировании материалов сайта ссылка на aktadrive.ru обязательно
Все права защищены Александров Артур Александрович